Преддверие (Книга 3)
Шрифт:
– Нас интересует мнение специалистов.
– А что Вы, в этом, извиняюсь, поймете? Будь Вы медик, я бы вам и отвечал как медику... А так что я могу сказать? Что если б у него руки были как есть бриллиантовые, и то бы меньше стоили, чем теперь... Таких рук во всей России других нет... От трепанации черепа до операций на глаза - нет такого места, чтобы он не смог прооперировать, во всем человеческом теле... Но тут опять же медиком надо быть, чтобы понять...
– Каковы его политические взгляды?
– Извиняюсь, не интересовался. Еще вопросы будут? Меня больные ждут.
Сухоцкий Иван Петрович.
– Воино-Ясенецкий? О, на отечественном медицинском небосклоне это звезда первой величины, да-с! Крупнейший теоретик - если угодно знать, его еще юношей первейшие российские эскулапы прочили в чистую науку... Он же почитая себя не в праве зарывать в землю сверхъестественные свои дарования практика - обрек себя на каторжный труд земского врача... Науки, однако, не оставил, да-с... Истинный энтузиаст и хирург от Бога.
– Что Вам известно о его политических взглядах?
– Извините великодушнейше - не интересовался.
– Но может быть, случайно, в разговоре...
– Решительнейшим образом не припоминаю.
– Значит - не припоминаете? И случая, когда Ваш Воино-Ясенецкий отказался лечить комсомольца, вы тоже не припоминаете?
– Отчего же-с, превосходно припоминаю.
– Чем был мотивирован отказ?
– Видите ли... В этом случае мой коллега обнаружил по ходу обследования у пострадавшего не только травму черепа. Имелись еще кое-какие внутричерепные повреждения, делающие хирургическое вмешательство с его точки зрения бессмысленным.
– Тьфу... Сейчас бы кваску холодненького... Дай-ка мне, кстати, из дела заявление Шапкина.
..."Д Ташкентскую ГУБЧК от комсомольского активиста Шапкина В. Д. Заявление. В связи с тем, что главврач горбольницы Воино-Ясенецкий является контрой и врагом революционного дела - срочно примите революционную меру пресечения. С травмой головы явившись в горбольницу на прием, был спрошен главврачом Воино-Ясенецким В.Ф., как получил. На что было отвечено, что в ходе оперативной антирелигиозной пропаганды упал на голову кирпич (Церковь так называемой Троицы в Гончарном переулке: по дорасчищении территории планируется агитплощадка), на что имел место ответ: "Убирайся, дурак, и молись: тебя бог наказал". Таким образом, медицинская помощь мне оказана главврачом горбольницы Воино-Ясенецким В.Ф. не была, что можно рассматривать только как акт контрреволюционного вредительства по выведению из строя кадров. С комсомольским приветом
Шапкин В.".
– Заявление двухмесячной давности. Грудами копятся материалы, а этот распоясавшийся поп до сих пор разгуливает на свободе! Врачи, разумеется, в сговоре - заметил, как они темнят? Нет, меня на эти фокусы не купишь... А раз он гнет свою линию открыто - на глазах у всего города, то и пресечь это надо на глазах у всего города... В общем, так: с делом Воино-Ясенецкого надо устроить показательный процесс... Открытый... Само собой, завершение процесса может быть только одно, тут уж ты своих сам натаскивай... Я выступлю общественным обвинителем. Да, еще - всех опрошенных хирургов необходимо тоже сегодня же ночью забрать. Как соучастников.
Процесс подготавливался неделю. И, наконец, настал день, который Яков Петерс по гроб жизни был не прочь вычеркнуть из календаря...
Несмотря на жару, зал городского суда был переполнен желающими присутствовать на процессе: люди стояли у стен и теснились в проходах между рядами...
Промокая платком лоб, Петерс оглядывал публику, только наполовину состоящую из интеллигенции. Правда, всяческих дамочек в вуальках хватает. Но есть и то, что надо, - например, вот те двое рабочих парней... А хорош же все-таки наглец этот докторишка - подсаженный в камеру чекист слышал, как он говорил утром остальным хирургам: "На этот раз все обойдется. Сегодня же вечером все мы будем дома". Посмотрим, сволочь, как это у тебя получится...
– Ввести арестованных!
Петерс невольно, сам не зная почему, вздрогнул: по проходу к скамье подсудимых шли конвоируемые красноармейцами врачи. Высокий, на голову выше остальных, широкоплечий человек с русой бородой и спадающей на грубую ткань рясы пышной шевелюрой русых волос, с высоким лбом, жесткими синими глазами, разумеется не мог быть никем иным... Вот он какой, этот Воино-Ясенецкий... Что же, и не таких обламывали... Посмотрим, какой будет у тебя вид после вынесения приговора, - такой ли невозмутимый...
Зал словно взбесился: аплодисменты, как в театре... Бешено хлопают замеченные Петерсом рабочие парни, причитает старушонка в белом платочке, раскосенькая, в светлом платьице девчонка лет двенадцати выскакивает с букетом - это служит своего рода сигналом: под ноги идущих к скамье подсудимых врачей из зала летят цветы...
Может быть, было ошибкой выносить это дело наружу? Ничего, надо только повести круче... Начало речи придумано заранее: острое, хорошее начало.
После многочисленных угроз очистить зал наступает относительная тишина.
– Что же это Вы, Воино-Ясенецкий, днем в операционной людей режете, а по вечерам псалмы распеваете?
И вдруг - громовой - на весь зал - повелительный и гневный голос:
– Я ЛЮДЕЙ .РЕЖУ ИЗ ЧЕЛОВЕКОЛЮБИЯ, А ВОТ ВЫ - ИЗ ЧЕГО?!
Происходило невероятное, то, чего никак не могло происходить: подсудимый превратился в обвинителя. Отдававшаяся по залу раскатами грома гневная обличительная речь длилась более часа, зал, как один человек, застыл в испуганном молчании - никто из чекистов и партийных работников не осмеливался прервать говорившего... Гремела открыто контрреволюционная речь: Воино-Ясенецкий излагал свои взгляды на советскую власть.
Даже когда он говорил, еще можно было как-то исправить положение: выхватить "пушку" и разрядить в попа - это живо заткнуло бы недовольных, пусть немного и рискованно, но зато показательно насчет того, что советская власть с собой шутить не позволит... Эти мысли мелькали в голове, и было отчаянно ясно, что такой выход - единственный исправляющий положение, но ставшая ватной рука не поднималась даже для того, чтобы отереть обильно стекающий со лба пот - теперь уже холодный...
Петерс сидел и слушал речь Воино-Ясенецкого, в паническом ужасе спрашивая себя - почему он сидит и слушает, и не находя ответа...