Предки Калимероса. Александр Филиппович Македонский
Шрифт:
Аристотель, как полоумный, вырвался из толпы пьяных, выбегает вон из дома….
— Куда ж ты, куда Никомахович? — кричит толпа слуг. Преследуемый, он выбегает на улицу. Там новые толпы гуляющего народа; везде музыка, везде шум… пьют, пляшут… повсюду неистовые объятие любви и дружбы.
— Хэ! куда бежишь! стой, брат! — кричит первая встречная толпа. — Стой! коли наш, выплясывай!
Аристотель бросается как полоумный в сторону; но плясун в машкаре обхватил его….
— Стой! говорят тебе! наш или нет?..
— Ваш!.. — отвечает он трепещущим голосом.
— Что ж ты без личины, в холопской одежде и без шапки, как нищий?
— Хэ! у нас нет полосатого шута — в шуты его!
— Где-ж ему быть шутом, у него кислая рожа!
— Ну, будь он знаменной втулкой! Подавайте знамя!
И вот два молодца в пестрой одежде, принесли на плечах остроконечную шапку, оргии
— Хайд! — вскричал предводитель толпы; и она двинулась, приплясывая, вслед за бубнами и сопелками, на гору к костру.
Около костра, увешанного плодами и осыпанного еловыми шишками для скорого возжжения, стояли уже украшенные венками, под белыми покровами, взнузданные быки с золочеными рогами; подле них, обнаженные до пояса, повязанные белыми фартуками, слуги храмовые с молотами [31] и секирами [32] в руках; подле костра гора или жертвенник, увешенный цветами и уставленный курильницами, и свечами в треножниках. Подле оного жрец, в белом балахоне, с венком на голове; по одну сторону его стоял малец с святой сечей [33] , или огромным ножом, разлагающим жертву на части; по другую сторону, другой малец держал кованый ларец с Ливаном; еще двое держали рукомойню, блюдо и утиральник. Хор певцов, гусляры, дудари [34] и сопцы, стояли также по сторонам; за ними девы хорицы и игрицы, в красных сарафанах, под покрывалами…
31
Mallevs — maillet — молот жертвенный.
32
Securis — секира жертвенная, медная.
33
Secespita.
34
Дудки священные из ослиной ноги, и серебренные.
Я, пользуясь правом красной шапки, стал поближе к этим белицам; мне нужно было их рассмотреть подробным образом — того требовала наука о изящном; притом же, покрывало….
О покрывало, покрывало! Но воля Бостанжи-Баши, Чтоб покрывало покрывало, Все тайны сердца и души.Мое все внимание было обращено на покрывало, и я не понимаю, как мог я заметить, что по всему скату горы, начиная от жертвенника, на лотках, на подносах [35] , на щитах [36] и ширинках, лежала пища, ожидающая благословения. Это был пикник: хлебы божьи с кимином [37] , пироги, колачи, пряженцы, овсяники, медовики, пампуши [38] ; бутыли с вином, кадки [39] и горшки с мазулей и брагой, корзины с смоквой, с фигами, василикосами, с оливами, с гранатами…
35
Patinae — поднос.
36
Slata, или Scutum.
37
Bos.
38
Popana.
39
Catina.
Я не понимаю, каким образом расслышал я рокот трубы [40] писк священной дудки из ослиной ноги… звук медных кимвалов, и стук бубнов?…
Я даже не могу отдать отчета: казалось мне, или в самом деле я видел, как главный жрец принял жезл, махнул им — и раздался тихий хор, во время которого жертвы были закланы, а части их дымились кровью на жертвеннике под ножом жреца… как он осыпал их ячменем и солью, обливал багряным вином… и между тем внутренности возложены на костер, костер воспален, ливан брошен в курильницы….
40
Tuba
Все казалось мне сном… я потерял из виду Аристотеля, я шел за юной Хорицей, я видел только ее… она начала плясать! о, Читатель!
Смотри — Дельфийская Харита: Распущена её коса, Две ручки голы, грудь открыта, И ножка чудная боса! На голове зеленый венчик, Прозрачной тканью стан обвит… Чу, брякнул, зазвенел бубенчик, И дева ходит — говорит!Я так засмотрелся на нее, что не заметил, как она обратилась предо мной в призрак и исчезла. — грустный, пробирался я сквозь шумные толпы народа; почти близь каждого дома, под навесом, стояли бочки с брагой и корзины с плодами; на луговинах плясали голубца, играли в лапту [41] , в города. [42]
41
Lapitti. — Овидий описывает эту игру: посредством дощечек играющие бросают камни или мячи.
42
По-гречески — полис, или chora.
Но улицы, как поле сражения, были усеяны трупами упившихся. Чара зеленого вина низложила, вероятно, и Аристотеля; ибо только на другой день возвратился он с праздника, как сонный, с душой жаждущей похмелья.
Глава XI
Вы не поверите, как трудно учить женщину; женщину, это существо, у которого так много сердца и так мало головы; которое верит в Провидение до тех пор, покуда есть, о чем молиться ему; которое не верит в Провидение до тех пор, покуда гром не грянет; которое не сомневается только, в самом себе…
Пересоздать существо пришедшее в этом виде от берегов Тигра и Евфрата — выкупить из неволи, в которую оно обречено за ропот на судьбу свою посреди Рая — вот труд! вот наслаждение!
О, я не знаю выше блаженства, как преклонить колена и произнести:
Благоуханный цвет существованья, Звено магнитное души и естества! Венец, сияющий на лике Мирозданья, И воплощенная улыбка божества!О! (имярек).
Такова женщина перворожденная, и та, которая выкуплена светом разума.
Не будем говорить о сосудах, налитых водою, в которых собран букет цветов. Это существа бальные и гостиные; это цвет без корня; это простые, механические создания, андроиды, изобретенные Прометеем, воссозданные Албертом Гроотом [43] , и усовершенствованные Видстоном, которые никак не могут произнесть букву Р.
Не будем говорить и о существах, налитых животною жизнью, которые перекидывают ногу чрез конский хребет и ездят верхом без седла.
Но этот фиал, исполненный сверхъестественным блаженством! если он стоит перед тобой, читатель… о!.. ты взглянул на него… взглянул и опьянел… ты уже не в состоянии протянуть руки, поднести его к устам… чувство оставит тебя— оно уже выше неба.
43
Гроот есть фамильное название Алберта, а не значит великий, хотя Groot по-голландски и означает большой, великий.
Образовать деву, наполнить фиал блаженством… но представьте себе грусть мою: что, если какой-нибудь профан-идольник осушит его до дна одним залпом, как schanapps, не оставив на языке ни капли, для осязания наслаждения.
Вот разница между образованием Александра и Фессалины: он для всех, она для одного… и если б еще для своего учителя!
Однако же я не завидую чужому счастию, ни чужим деньгам, ни чужой любви; я только не желаю быть пьедесталом — пьедесталом даже вселенной; но Атласом я готов быть: пусть поместится моя вселенная ко мне на рамена.