Предновогодье. Внутренние связи
Шрифт:
— Иди, Капа, за закуской. Будем заливать горечь жизненных проблем.
Он неохотно ушел и вскоре вернулся, неся надкусанный батон под мышкой, кусок колбасы и начатую пачку плавленого сыра.
— Все, что осталось. — Выложил на стол. — А сегодня мы не успели купить.
Вытащив из тумбочки складной ножик, я наскоро соорудила бутерброды и налила в стаканы по глотку коньяка.
— Не чокаясь, Капа. Желаю твоему брату выздороветь. Это прежде всего.
Он кивнул, мы выпили и съели по бутерброду.
— Папаня
— А тут вы, два раздолбая. И в кого уродились?
— Ага, и не говори. Наливай, что ли, еще.
Я снова плеснула по стаканам.
— С отцом понятно. Он ученый, а вы, стало быть, не в него пошли. Правильно люди говорят, что на детях гениев природа отдыхает. А мама тоже в науке?
— Нету мамани. Разбилась на машине. Так что, кроме отца и Симона, у меня никого нет.
— Сочувствую.
— Да я и не помню её. Нам с братом было два года, когда она в аварию попала. Отец больше не женился и тянул нас в одиночку.
— Гордиться надо родителем, а вы доводите до инфаркта и седых волос.
— Да, — согласился покаянно парень. — Дурни.
— Переросшие, — добавила я.
Мы выпили и закусили.
— Хороший у тебя коньяк, — похвалил Капа.
— Неплохой. Согревает в трудную минуту.
— А в первый отдел лучше не попадать, — разоткровенничался парень. — Все жилы вытянули. Вроде улыбаются, а в глазах — лед, во рту — змеиные жала, и яд с клыков капает.
Меня передернуло:
— Ох, жуть! Иллюзиями запугивали?
— Что ты? — отмахнулся Капа. — Это я образно выразился.
— Дефенсор требовали снять?
— Нет. И обвинение пока не вынесли. Но дело завели, начато следствие. Запугали до чертиков, я чуть не обоср*лся.
— Капа! — сказала с укоризной.
— Извини. На моем месте ты бы похлеще завернула.
Я набулькала коньячку гораздо щедрее, и мы снова выпили и закусили. Мне похорошело, внутри разлилось тепло.
— Прежде всего, Капа, — начала поучать парня, — стыд тебе и позор, что бросил брата в беде и не помог.
— Да, я позорный трус, — согласился он уныло. — Перепугался так, что до сих пор коленки дрожат. Как людям в глаза смотреть? Остается только в петлю или в омут с камнем на шее.
— Дурак! — хрястнула по столу. Я вообще стала вести себя гораздо агрессивнее. — Хочешь отца в гроб уложить?
— Не-не, — заблеял Капа.
— Тогда запасись терпением и дождись, когда Сима выйдет из больницы. Наберись мужества встретиться с братом. За свои поступки надо отвечать. В конце концов, ты уже не ребенок, а великовозрастная дылда!
— Ты права! — поддержал вдохновленный Капа, и я, не жадничая, снова налила в стаканы горячительной жидкости. Мы залпом выпили и закусили.
— И приготовься к тому, что с тобой никто не будет цацкаться, а жить нужно дальше,
— Я уже понял, — кивнул парень.
Вечер плавно перетек в ночь: мы пили и закусывали, закусывали и пили. Изливали свои печали, делились горестями и посвящали друг друга в сокровенные тайны. Капа плакал, я его утешала, а потом процедура повторилась с точностью до наоборот.
Неожиданно кончилась закуска. В ход пошли сушеные яблочки с грушками и сдобные сухарики. В этом эпизоде мы с Капой побратались, а потом парень внезапно вырубился. Повалился бочком на кровать и захрапел.
— Капа! — не очень трезво позвала я. — Капитолий!
Ноль эмоций.
— Капитолиссимус! Ку-ку! Утро на дворе, давно пора на занятия!
Что же с ним делать? Стащить с кровати сил не хватит. Упившееся дитя цивилизации, обняв подушку, сопело как цуцик, не реагируя на окружающую реальность, то есть на меня.
Оглядев хмельным взглядом место пиршества, я сделала самое умное, что пришло в голову. Улеглась рядом с Капой, укрылась его рукою и тоже уснула.
Бумс! Бамс! Ты-ды-дыщ! По голове били молотком, взятым с подоконника, а потом перешли на кувалду. Когда же прекратится вакханалия? Когда, наконец, в коридорчике закончат ненавистный ремонт?
Разлепив глаза, я с трудом сообразила, что поскольку в комнате светло, значит, за окном как минимум позднее утро, а как максимум — обед. Обед! Занятия! Институт!
Разогналась было встать, но в голове начали стрелять пушки, причем зараз изо всех пятисот орудий. Виски заломило, в глазах потемнело. Продышавшись, я выяснила, что лежу на краешке кровати, и почему не свалилась на пол — непонятно. Левый бок затек, ноги онемели.
Еще поняла, что за дверью происходил все-таки не ремонт. В коридорчике кто-то громко и нецензурно ругался, успевая наяривать высокодецибельными стуками в мою дверь. Теперь понятно, почему она была такой хлипкой и выщербленной. К ней словно магнитом притягивало всех желающих громко постучать.
С мутными заспанными глазами я кое-как поднялась и, держась за стеночку, доползла до двери. Повернула замок и чудом успела отпрянуть в сторону, в то время как в швабровку ввалилась толпа парней с Аффой на задворках.
Я протерла глаза, чтобы повысить резкость зрения.
— Вот это да! — загалдели парни. — Мы места не находим, переживаем. Думаем, парнишка с горя решил утопиться, а он в постели с девкой зажигает!
С какой девкой и кто зажигает? — озаботилась я и, стараясь беречь голову, взрывающуюся при малейшем движении атомными бомбами, развернулась к окну. На неразобранной кровати, развалившись, сладко похрапывал Капа, заняв две трети подушки. В комнатушке стоял совершеннейший бедлам. Создавалось впечатление, что здесь кутили, не просыхая, целую неделю.