Предновогодние хлопоты
Шрифт:
Быстрой пенной волной нарастающий гневом протест заставил Денисова сжаться пружиной, закипая он чуть было не последовал мысли, в этот момент ставшей доминирующей: локтем правой руки со всей дури нанести удар в челюсть грабителя, а после видно будет, как дело пойдёт. И он, напрягшись, чуть было не поддался этому позыву, но другая мысль, острая и горячая, обожгла его, заставив откатиться волну возмущения, забиться прерывисто и гулко сердцу и остановила его.
«Мария! Егор! Как они будут без меня, если негодяй нечаянно нажмёт на курок?» – жарко полыхнуло в голове, и он, успокаиваясь, вынув ключи из замка, уронил их на пол, достал из кармана бумажник, положил его на приборную доску со словами:
–
Грабитель, не сводя с него глаз, жадно цапнул бумажник правой рукой, сунул его в боковой карман куртки.
– Полташку мою за козырьком прислал…
– Да ты, батенька, педант-сребролюбец! Это тебя непременно погубит. Никогда ты не станешь олигархом. Твоё место на паперти и мыться нужно чаще, – выдохнул Денисов с отвращением.
Тип хищно выхватил деньги, произнеся глухо:
– А теперь сиди тихо, шутник, и не рыпайся, тогда у тебя всё хорошо будет.
Не сводя с него глаз, направив пистолет в его сторону, он вылез из машины. Через мгновенье с необычайной прытью он исчез в тёмной подворотне.
Денисов смотрел в тёмный проём арки, в которой скрылся грабитель, думая: «Двор, конечно, проходной и, наверное, можно до пятой или даже до второй линии дойти. Коля Осадчий как-то много лет назад говорил, что он дворами дошёл до двадцатой линии». Он, посмотрел на пачку сигарет и руки его предательски задрожали.
Он выкурил сигарету жадно и быстро и сразу закурил вторую. После откинулся на сиденье, полежал несколько минут с закрытыми глазами, думая о случившемся, начиная понимать, что негодяй вёл себя агрессивно специально, нагнетал атмосферу, создавал психологическое давление на него, чтобы сформировать о себе представление крутого, абсолютно решительного, готового на всё мужика. Думалось: «Опять двадцать пять – интеллигентская робость, боязнь обидеть человека. Тебе голос подсказывал, громко в голове звучало, когда этот тип пошёл за пивом – «дёргай» от него! Это город, каменные джунгли, нужно быть решительней»
С опозданием вспомнились инструкции соседа, опытного «бомбилы», который объяснял ему основные принципы работы водителя, ставшего на путь нелегального таксиста. Кроме многих тонкостей этого дела, он советовал действовать решительно, если возникает какое-то подозрение в отношении клиента. При любой возможности, говорил он, нужно, если это можно сделать, бросать его и уезжать. При этом не нужно дёргаться, нервничать, стесняться и совеститься: Питер город обжитой, в нём тысячи машин и тысячи «бомбил», на улице пассажир не останется – подберут и подвезут. Город не трасса и не просёлок, не пропадёт такой клиент, ещё и сам может удачно нарваться на водителя-оторвилу, который его надолго дисциплинирует. А если уж «попал», то не переживай – издержки производства неминуемы.
Денисов открыл глаза, взгляд его упал на иконку Казанской Божьей Матери. Он долго с нежностью смотрел на неё, успокаиваясь, и, наконец, улыбнулся, прошептав: «Потерял – не плачь, нашёл – не радуйся. Это просто деньги, бумажки, просто радужные бумажки, которыми мы оплачиваем товары и услуги. Ты едешь домой живой и невредимый к своим родным людям, самым дорогим и любимым. Домой, домой, домой».
Он завёл машину и неожиданно рассмеялся: «Жадность фраера сгубила. Вот ведь какой народ у нас мудрый, на каждый случай у него есть поговорка. Говоришь, Денисов, раз попёрло, работать нужно? Вот и поработал. Будешь умнее в следующий раз».
Ехал он споро, не думая о маршруте. Вёл его какой-то невидимый навигатор, вёл по местам любимым, знаковым, хорошо знакомым с детских лет. С необычайной жадностью и удовольствием смотрел он сейчас на спящий, присыпанный чистым снегом, отдыхающий от дневной суеты родной город. И успокаивался, впитывая глазами тысячу раз виденные памятные, дорогие сердцу места, овеянные духом истории, легенд и преданий, в который раз восхищаясь видами родного города.
О местах, мимо которых он сейчас проезжал, он мог бы столько рассказать! И это были не только части истории его города, но и часть его жизни. В его голове сейчас будто чуткий датчик включался, когда он проезжал рядом со знаменательными хожеными-перехоженными им местами родного города, вспышка срабатывала в голове: «Мост Лейтенанта Шмидта! Манеж! Медный Всадник! Эрмитаж! Суворовская площадь! Летний Сад! Михайловский замок! Фонтанка! Литейный проспект – Некрасов, Достоевский, Иосиф Бродский ходили по нему! Таврический Сад! Суворовский проспект, мой любимый мост-красавец – Мост Петра Великого!»
Кому-то, может быть, эти названия ничего не говорили, и не трогали струны сердца, кому-то много раз виденное приелось, давно стало обыденным, но он всегда, снова и снова любовался имперским нарядом города, смотрел не глазами туриста, у которого есть пара-тройка часов на осмотр достопримечательностей, а глазами хозяйскими, внимательными и любящими; огорчался, замечая неполадки: обвалившуюся штукатурку, облупившуюся краску, горы неубранного мусора, покосившиеся, осыпающиеся балконы, раздолбаные трамвайные пути, неухоженные тротуары, бесцеремонную, навязчивую новомодную рекламу, не месту прилепившуюся на знаменитых фасадах, новые несуразные вкрапления в привычный глазу хорошо продуманный ландшафт, с претензионными «архитектурными излишествами», которых становилось всё больше и больше.
И он прекрасно понимал, что нужны огромные деньги, план, продуманная политика и воля городского начальства, нужны люди, знающие историю своего города, любящие его, для того, что бы идя вперёд, разумно сломать старое, отслужившее, не имеющее исторической ценности, оставив всё самое питерское, то, что составляет неповторимый облик города, который создавали великие зодчие и мастера. Но он хорошо понимал и другое: время сейчас глумливое – финансовые интересы непременно восторжествуют: торгашеская рать не упустит возможности урвать своё, а примеры последних лет говорили ему именно о развитии такого сценария, потому что руководители и политики города отдали жадным и корыстным людям принимать решения, которые должны были принимать только они сами.
Давно не ремонтированный латаный-перелатаный Новочеркасский проспект таил под грязным снегом и ледяными надолбами опасные ямы, открытые люки. Хорошо знавший это, Денисов снизил скорость, лавировал, выбирая более-менее безопасные куски дороги.
«Егорушка, Машенька, дорогие мои люди! Как же я вас люблю! Господи, не остави моих родных, помилуй моих самых близких людей», – шептали его губы, и сердце забилось чаще, а душа умягчилась и весь прошедший день, с его тяготами, усталостью и неприятностями забылся, когда он подумал о том, что совсем скоро будет дома, рядом с самыми родными людьми.
Когда он припарковался у подъезда дома и поднял глаза на светящееся окно своей квартиры, он точно знал, что сейчас непременно отдёрнется занавеска на кухонном окне и в заиндевевшем стекле появится прекрасное лицо любимой, которая уже давно отличала звук мотора его «несравненного» автомобиля от других машин. Да, что там жена! Кошка Нюся и та уже всегда бежала к двери, когда он приезжал. Так оно и сейчас произошло: занавеска отдёрнулась и он, улыбаясь, помахал рукой Марии.
Дверь его квартиры была чуть приоткрыта. Он тихо вошёл в тёмную прихожую и сразу очутился в объятиях жены, у ног которой вертела пышным хвостом Нюся. Уткнувшись в её тёплую шею Марии, ощущая пульсацию артерии и запах лаванды от родного тела, он нежно целовал её, Мария поглаживала его по спине. Наконец, она отодвинулась от него, поцеловала его в губы, и покачав головой, произнесла: