Предновогодние хлопоты
Шрифт:
– Ну, что, миленький, случилось что-то? – она ласково потрепала его по холке.
Ушастик рыкнув негромко, стремглав бросился в проезд, Нина Фёдоровна медленным шагом пошла за ним. Ушастик сидел к ней спиной и периодически оглядывался на идущую к нему хозяйку. Она подошла ближе, увидела лежащего на снегу Тельмана, всплеснула руками, вскрикнув: «Царица Небесная! Ещё один замёрз»! Но человек, которого она приняла за бомжа, был одет в дорогую дублёнку, рядом валяется ондатровая шапка, а на руке светился циферблат часов.
Медсестра с сорокалетним стажем, не раздумывая, она опустилась на одно колено, приложила пальцы к шее Тельмана и через несколько
Запахнув на нём дублёнку, и приказав собаке сидеть, она торопливо вернулась домой, не раздеваясь прошла в комнату к телефону. Вызвать «Скорую» оказалось не просто. Когда же она, наконец, дозвонилась, диспетчер, лениво позёвывая, стала задавать всякие ненужные вопросы. Поведение диспетчера, её вальяжность, вывели Нину Фёдоровну из себя и она строгим голосом потребовала назвать свою фамилию, пообещав, что не оставит этого дела, будет жаловаться, и непременно проконтролирует ситуацию. Женщина раздражённо пообещала, что машина будет, но не раньше, чем через двадцать минут. Захватив из дома старое верблюжье одеяло, Нина Фёдоровна выбежала во двор, укрыла Тельмана, и стала дожидаться «скорую».
Она приехала минут через пятнадцать и Нине Фёдоровне пришлось подгонять врача и санитара с водителем, объясняя им, что промедление опасно, дорога каждая секунда, что человек этот, по всему, уже давно здесь лежит.
Санитар с водителем, с явным неудовольствием уложили Тельмана на носилки, и чертыхаясь, понесли к машине. Нина Фёдоровна проводила врача до машины, узнала, куда отвезут пострадавшего, фамилию врача, сказав той, что непременно позвонит, чтобы узнать о состоянии мужчины. Врач, женщина лет пятидесяти, слушала её, кривя лицо, а, уже садясь в машину, раздражённо бросила:
– Чего вы так печётесь об этом усаче? Он по виду один из тех, кто дурит горожан на рынках, девушек наших портит и наркоту продаёт детям. Вам не приходит в голову такое?
– Пока мне приходит в голову только одно: врач обязан спасать пострадавших и не рассуждать о том, с каким цветом кожи люди имеют право на врачебную помощь, – вспыхнув, ответила Нина Фёдоровна.
– Рудименты социалистического интернационализма. Хорошо, что вы не видели, как такие вот усачи палками гнали мою мать с отцом из солнечного Таджикистана, – ответила врач, – хотя о чём это я? Мы русские, общеизвестно, народ жалостливый и не мстительный.
Нина Фёдоровна внимательно вгляделась в усталое лицо женщины.
– Может быть, миленькая моя, поэтому и не сгинули мы в тартарары до сих пор. И не сгинем, если в сердцах жалость будем беречь для всего живого. Кстати, об «усачах». Что-то мы неблагодарные как-то забывать стали, что они нас во время войны в своих краях приняли милосердно и благодаря этому столько людей наших выжили и не умерли от голода.
Врач устало вздохнула.
– Попробовали бы они тогда, при той власти не принять. Силу они уважают. Когда мы ослабели, они и показали в полной мере свой «интернационализм», а будем ослабевать и дальше, нам и в родном доме покажут этот самый «интернационализм». Да, ладно, чего уж там – проехали. Не болейте, добрая вы душа, прощайте.
В эту ночь Нина Фёдоровна так и не уснула. Только в восьмом часу утра она решилась выпить таблетку седуксена, которым старалась не злоупотреблять, и забылась в тяжёлой дрёме.
Заснул и пёс на полу рядом с диваном. Ушастику снился дачный посёлок в Сосново, где он со своей хозяйкой проводил каждое лето. Снились кошки и собаки соседей дачников, озеро, по берегу которого он любил бегать. А Нине Фёдоровне опять снился сон, что стал часто сниться в последнее время.
Ей снилась она сама, десятилетней девочкой в обтрёпанной каракулевой шубке, крестом перевязанной поверх неё шерстяной шалью, в валеночках и платке. Она видела себя стоящей у буржуйки, а её мать худая, с измождённым мертвенно-бледным лицом, на котором выделялись большие впавшие глаза с чёрными подглазьями, растапливала печь книгами, говоря с ней глухим, потерявшим жизненную силу голосом.
Бросая в печь очередную книгу, мать вначале смотрела на название книги, и коротко рассказывала девочке её содержание. Когда же попадалась книга, которую она не читала, внимательно рассматривала обложку, будто хотела запомнить название и говорила: «А эту книгу, доченька, мы непременно после войны с тобой прочтём, а сейчас мы ей скажем большое спасибо, что она спасает нас и попросим у неё прощения за то, что делаем ей больно».
Мама не дожила до снятия блокады. Она тихо умерла во сне. Отец девочки Ниночки погиб, освобождая Варшаву от фашистов.
Максим, Эдик, Лана
К шоссе Максим вышел, озираясь и нервничая. Он лихорадочно пытался вспомнить, где поблизости в этом районе можно купить зелья. Вспомнил, что совсем недавно брал героин на Кузнецовской, и он был довольно приличного качества. Увидев приближающуюся машину, поднял руку.
Денисов остановился и перегнувшись, открыл правую дверь заблокированную кнопкой. Быстро оглядев пассажира, спросил первым:
– Куда тебе, парень?
– Мне бы до «Звёздной», уважаемый. Заберём моих товарищей, а после, если вы располагаете временем, хотелось бы проехать до Кузнецовской – это всё здесь, в этом районе. Плачу двести, обстоятельства, к сожалению, форс-мажорные и, знаете, трагичные: у моего друга только что умерла мать, надо как-то поддержать человека, – он инвалид, один в квартире, – сочинял Максим с совершенно серьёзным и печальным выражением лица.
Думая: «Что ж, придётся работать, раз сегодня мне так фартит. Деньги сейчас перед праздниками лишними не будут, – Денисов бросил взгляд на часы и кивнул.
– Садись.
Максим быстро уселся в машину, сказав спохватываясь:
– Простите, пожалуйста, даже поздороваться забыл.
Он суетливо залез в карман, достал деньги.
–Вот, возьмите, пожалуйста.
Денисов искоса глянул на него. Вежливость пассажира показалась ему чрезмерно густоватой, а объяснение совсем необязательных подробных личных обстоятельств, излишним для такого простого дела, как наём машины. Но он отбросил эти мысли, списав это на естественное волнение и стрессовое состояние пассажира. Однако неотчётливое состояние настороженности и недоверия к пассажиру не покинуло его.
Через несколько минут Денисов уже был на месте. Максим попросил остановить у освещённого торгового павильона за его стёклами он увидел своих товарищей.
– Замечательно! Вырождающийся прайд в сборе и поедает мертвечину. Шевелитесь, животные. В машине ведите себя культурно, сидеть тихо, не лыбиться, не блатовать, не курить и не забудьте вежливо поздороваться с водителем. Мы едем к товарищу инвалиду, у него только что умерла мать. Ясно? – проговорил он быстро
–Ясно, – быстро ответил Эдик, опешив от того, что Максим всё же появился, и сразу же начав подозревать его в каких-то новых коварных задумках.