Предрассветные боги
Шрифт:
— Ты что, стареешь, что ль? — нарочито удивился Перун. — Брюзжать вон наладилась по старушечьи. Да еще так ловко, будто всю жизнь тому училась. А еще примерялась: выйдет нам сотни по три лет прожить, иль кишка тонка?
— Выйдет, — тотчас успокоилась Мара и даже оживилась: — Жива-то без тебя докопалась: выйдет нам и три сотни лет и даже четыре прожить. Леля ей здорово в том помогла. А мне они и вовсе пять сотен напророчили, коли по уму жить стану. Вот только тревожатся девки.
— Из-за тебя? — мигом сообразил Перун, придвигаясь ближе. — Дескать, без тебя в новое тело перебраться не смогут?
— А вот у самой Живы и узнаешь, — окоротила его Мара.
И вовсе не желая его помучить, оттягивала она столь важный разговор. Просто не считала сей вопрос уж решеным раз и навсегда. А уж на собственный умок в его разрешении сроду не надеялась — не тому учена была. Перунка, как обычно, забравшись ей в душу, верно понял ее осторожность и вернулся к новому родичу из пределов, якобы, Прави:
— А новой дочурке ты имечко уж выдумала?
— Именований-то тьма тьмущая, — выжидательно уставилась на него Мара.
Вот уж чего ей никак покуда не удавалось, так это пристроить ожившего летуна к божьему промыслу, в коем с него многого не спросится. А, значит, и вреда он не принесет ни себе, ни людям. Перунка задумался. Мара чуяла, что бродят у него в башке кое-какие мыслишки, но лезть туда не торопилась. Ждала, что он сам все осмыслит, да и обскажет решенное.
— Ну, словом, есть тут одно заделье для твоей дочки, — наконец, выдал бог-громовержец. — Ты, небось, внимания не обращала, а я не раз слыхал от матушки, как она призывала сонь. Это, когда я засыпать не желал, а она серчала за то. Дескать, прилетят ко мне эти самые сони, что есть духи прабабок, кои сон навевают мелюзге неугомонной. Вот и давай слепим из нашего летуна богиню сна. И обзовем так же: Соней. А что? Так-то все образуется, как ты и желаешь: не вреда от него не будет, не иной какой докуки. Чай, усыпить-то он сможет — на то дело нехитрое и его силушки достанет. А людям польза — бессонные-то ночи их шибко мучают. Для иных вон добротно поспать важней, нежели брюхо набить.
— Ловок ты богов лепить из ничего, — благодарно провела рукой по белой макушке Мара. — Да и в любом ином деле помощник надежный. Вот тебе и ответ на тревоги Живы. С такими подручными, как вы, вовек расстаться не пожелаешь. Тут уж из шкуры вылезешь, а поберечь вас исстараешься… Принесла нелегкая, — пробурчала она, почуяв приближение нечаянных нарушителей их уединения.
— Ты ровно и не соскучилась по братьям, — слегка укорил ее Перунка.
— Отчего же? Соскучилась, — отмахнулась Мара. — Да нам-то с тобой о деле нужно, а им просто потискать меня. Все одно, о свершениях своих походных они долго еще разливаться станут пред мужами смысленными. Вот тогда и я наслушаюсь. И вернувшихся, и тех, что ожидали их, дома сидючи — всех разом.
— Вы чего это тут затаились?! — весело проорал Парвит еще за пару десятков шагов.
— А он все не меняется, — заметила Мара враз потеплевшим голосом. — Как там у них с Янжи? Сладилось?
— А чего им не ладить? — лениво потянулся Перунка. — Жена она ему, почитай, уж четыре лета. Деток им заводить я не давал — меня Жива научила, как до этого не допускать. К чему такая докука в дальней дороге? А любились они от души. Нынче Янжи дитя под сердцем носит — не для чего боле тянуть, коли уж почти дома.
— А старшой мой ненаглядный? — тихо молвила она, впившись взглядом в размашисто шагающего к ней Драговита
— Ну, этого пентюха ты довольно знаешь, — понизил голос и Перунка. — Сколь он у Баиры кровушки повыпил, так за лето не рассказать. Первые два лета держал ее подале от себя. Все ломался, будто дело надо делать. Да зависть к Парвиту его все ж доконала. И уж тут-то он, словно с привязи сорвался. Так-то они с Баирой любились, что мужики их стали гнать прочь от костра. Указали свой костер ладить подале в сторонке. Благо, первый выводок твоих разлюбезных волчиц уж второе лето доживал. Сторожей у нас поприбавилось. Видала, при какой стае мы нынче состоим? Это оба их выводка у нас тут. Так и вынянчили их в седлах под парками. Вукена поначалу-то страшно ругалась — еле и сладил с ней. А Вуксана ничего. Разом попривыкла к детишкам лишь кормить прибегать да вылизывать.
— Да вовсе оборзели! — нарочито возмутился Парвит, плюхаясь на сокуй рядышком с сестренкой. — Наделали детишек и втюхали нам, будто отцам законным. Мол, радуйтесь на прибыток, да сторожите его по совести. А мы вам еще наплодим для больших радостей.
— Да ладно тебе, — добродушно хмыкнул Драговит, присаживаясь по другую руку от Мары. — Не в тягость же было. А волки и впрямь кстати пришлись. Вы чего тут затаились? — сощурился он на богов. — Иль чего замыслили?
— Чего сразу: замыслили? — надулся Перунка. — А то нам после разлуки и обсудить нечего. Мы тоже соскучиться можем, чай не бездушные.
— Ну-ну, — выгнул бровь Драговит. — Стало быть, можно посчитать, что вы уж вдосталь намиловались. А потому и в дорогу не худо бы снаряжаться. Что-то мне уж зудит скорей до дому добраться. Да и Рагвитка на дыбы встал. Дескать, тащи сюда наших Пресветлых, коль не желаешь тут зимовать в двух шагах от дома. А то ведь они времени не чуют, — хитро усмехнулся он.
— Не чуем, — покаянно признала Мара и тяжко поднялась: — Домой, так домой.
— Как племяшку-то наречем? — нежно обнял ее подскочивший следом Парвит.
— Соней, — вылез наперед Перунка. — Она всем вашим снам хозяйка. И на особицу страстным, после коих вы подымаетесь в поту и с глупыми рожами.
Вот и направились эти двое к коням, перешучиваясь и переругиваясь. Мара с Драговитом неспешно следовали в десятке шагов за шалопутами. Старшой брат бережно поддерживал сестренку в тягости, чуя, как нелегко ей дался путь сюда, на встречу с ними. Недаром Ирбис так горячился — есть от чего. Страшился Черный лебедь за свое дитя, хоть и ведал, что по правде и не его это дочь. Но, кто убедит отца в обратном? Соня есть и до последнего его дня останется Ирбису дочкой…
— Она его и сейчас уже отличает, — подтвердила Мара братнины думки. — Знаешь, я и сама не ожидала, что она так к нему привяжется. К добру ли, не ведаю, но мешаться в их любовь не лезу. Ирбиса судьба и так обошла, как он со мной связался. Не видать ему своих детей. Разве, найдет то счастье с кем другим? Я его в том не окорачиваю… Чего ты?
Драговит и не думал прятать в бороде ухмылку, ответил прямо:
— Это вряд ли. Уж больно сильно ты его присушила. Хотя…, конечно, коли ты его обморочишь да заставишь с кем сойтись…