Предрассветные миражи
Шрифт:
— Вы чуть не упали в яму. Замечтались?
Кира оглянулась. Действительно, только что миновали открытый люк.
— Вы никогда не теряете бдительность?
— Привычка заядлого аквалангиста и альпиниста. Зазеваешься — не миновать неприятностей. Так что? Будем мы сегодня о деле говорить или оставим неприятное на потом и просто прогуляемся и подышим летом?
Кира отвела глаза, улыбнувшись. Не хотелось признавать, что решимость ее заметно поубавилась. Болтовня ни о чем с человеком, рядом с которым ей было до странности приятно, давалась значительно легче, чем разговор о деле. Она усилием воли заставила себя подумать о том, что у Андрея не так много времени на выяснение обстоятельств написания статьи, и вновь посерьезнела. А вдруг она ошибается в Глебе? Вдруг он тоже играет в свою игру? Если она хочет выгородить Андрея, он с таким же успехом может пытаться оградить свою жену от непрошеного вмешательства в ее жизнь. А в итоге они мило друг другу улыбаются и шагают по бульвару легко и беззаботно, словно лучшие друзья, наслаждающиеся встречей.
Эта встреча, став первой, оказалась далеко не последней. Глеб вошел в Кирину жизнь неожиданно и при странных обстоятельствах. И остался в ней на некоторое время, изменив, сам того не желая, многое как в своей, так и в ее судьбе.
Глава 8
Круто изменившаяся жизнь Киры превратилась в череду эпизодов, резко сменявших друг друга. Дни пролетали, и она порой не успевала заметить, как и почему вдруг менялись декорации. И даже в собственном муже она не всегда вовремя замечала перемены, хотя раньше улавливала подобное еще в самом начале.
Вот и тогда, когда он собрался писать заявление об уходе, она была фактически поставлена перед фактом. Киру в ту ночь разбудил свет, пробивающийся из-под дверной щели. Посмотрела на часы с подсветкой — час ночи. Свет лился из спальни Андрея. Она накинула светло-бежевый кружевной пеньюар и вышла из своей комнаты.
Андрей сидел в одних трусах, уткнувшись в компьютер, словно он уже собрался спать, а потом вспомнил о каком-то неотложном деле. На экране виднелось несколько строчек. Он то стирал написанное, то набирал вновь. Кира уже давненько не видела его за компьютером. В последнее время дома он только и делал, что, придя с работы, устраивался на любимом диване и переключал каналы телевизора. Ел там же — на диване. Читал и засыпал тоже там. Перечитал чуть ли не все собрание сочинений «Жизнь замечательных людей» и «Клуб путешественников». Больше он ничего дома не делал, разве что изредка вступал в дискуссию с Кирой по поводу своего безделья и апатии. По крайней мере, так было тогда, когда сама Кира была дома. В последние недели она проводила вне дома гораздо больше времени, чем Андрей.
— Что ты делаешь? — Щуря от света заспанные глаза, Кира неслышно вошла в его комнату, и он вздрогнул от неожиданности. — Что-то пишешь? По работе?
Она зевнула и поежилась от ночной прохлады.
— Почти.
— Как это — почти?
— Пишу заявление об уходе.
— Уходе откуда?
— С работы. Мне надоело, Кира. Мне все это страшно надоело. Я устал от этих бюрократических рож, видеть никого в отделе не могу. Надоело заискивать и заглядывать в глаза, боясь навлечь очередную волну гнева, надоело дрожать за завтрашний день. Да и бесполезно все это. Никакого завтрашнего дня у меня в этой организации не предвидится. Все бесполезно. Даром потерянные годы. Хотя, может, и недаром. Опыт кое-какой приобрел, людей получше узнал. Но с меня хватит.
Говорил он на удивление спокойно, словно обдумывал это не первый день и решение далось ему без особых мучений. Да и выглядел он умиротворенно, от депрессии и следа не осталось. Просто уравновешенный человек, пришедший в согласие с самим собой. И чем яснее это видела Кира, тем большая ярость закипала в ней самой.
— Ты шутишь?
Вопрос прозвучал глупо, ей и без ответа было видно, что нет. Андрей лишь покачал головой.
— Кирочка, родная! — Он встал, подошел к ней, обхватил ее пылающее лицо обеими ладонями. — Родная моя, зайка, мы заживем другой жизнью. Ну давай рискнем? Хоть раз в жизни сделаем что-то безрассудное? Бросим все к черту и заживем новой жизнью. Ну сколько можно увязать в этой рутине? Тебя еще не тошнит?
Кира молчала, и Андрей принял это за признак того, что она прислушивается к его словам.
— Ты ведь понимаешь, о чем я говорю? Да? Понимаешь ведь, Кирунчик? Мы же с тобой молодые, у нас вся жизнь впереди, какого черта тратить ее на то, чтобы подносить бумажки с рапортами вышестоящим чиновникам? Однажды мы состаримся, и что нам будет вспомнить? Что? Как мы выслуживались? Как грызлись из-за очередного назначения? Я не хочу такой старости. И такой жизни. Я хочу вдыхать воздух полной грудью. Я хочу, чтобы мы с тобой остановились и вздохнули. Понимаешь, отдавая всю жизнь карабканью по карьерной лестнице, отбрасывая все остальное, в один прекрасный день мы обнаружим, что потеряли опору, что вокруг — пустота, не за что ухватиться. Ты хочешь этого?
Кира медленно отвела его ладони от своего лица. Отошла на шаг назад, скрестила руки на груди. Сон как рукой сняло. Тысяча слов крутилась на языке, но она сдержала первый порыв. Она недооценила слабость мужа. Значит, надо быть поаккуратнее со словами. Надо найти что-то такое, что вразумит его. Да, она недооценила своего мужа. Или переоценила. Но об этом думать не хотелось, иначе все может полететь в тартарары.
— Послушай, Андрей… Только ты сядь, остынь и выслушай меня, хорошо?
Он не шевельнулся.
— Милый, ты прав, я понимаю, о чем ты говоришь. И понимаю, как тебе все надоело.
Андрей молчал. Если бы он не знал свою жену, он мог бы поверить, что достучался до нее. Но по ее тону он уже знал, что за этими словами последует большое «но».
— Но, — произнесла Кира вслед за его мыслями, — ты не можешь дать своим сиюминутным эмоциям перечеркнуть все, чего ты уже добился.
— А чего я добился?
— Многого.
— Да у любого дворника больше свободы, чем у меня! А я каждый шаг обязан сверять с начальством.
— Что за глупости? Не знаю, откуда в твоей голове эта бредятина, но это явно не твои слова. Посмотри на себя — тебя уважают, у тебя есть положение, ты создал базу для будущего. Ты умница, каких мало. И что ты собираешься со всем этим делать? Что? Использовать все на прожигание жизни, на бессмысленное времяпровождение? Ради чего? Ради сомнительных воспоминаний в старости?
— Насколько сомнительными будут эти воспоминания, зависит только от меня.
— Вот именно! От тебя! Так почему же ты так быстро сдаешься? Ты пойми, если ты так легко сдаешься, то так будешь делать всегда, в любом деле, и тебе никогда ничего не удастся добиться. Ты доверши свое дело сейчас, докажи всем, что ты можешь достойно справиться, что тебя не бросает из стороны в сторону. Получи свое от них, этих бюрократов, как ты говоришь, а потом уже делай что хочешь! Если уж уходить, то уходить с высоко поднятой головой, уходить по собственному желанию, а не потому, что тебя выкидывают. А если ты уйдешь сейчас, то выглядеть это будет как трусливое бегство, потому что не справился. Зачем? Зачем так позорить себя? И потом…
Кира говорила, но не видела никакой реакции в глазах мужа. Она не могла понять, что он думает, но продолжала говорить. Главное — выиграть время. Не дать ему натворить глупостей сейчас, сегодня. А потом все уладится. Она не сомневалась в этом.
— И еще… В принципе, это самое главное. Ты еще не забыл, что женат? Что у тебя семья? Что мы планируем в скором будущем завести ребенка? То есть семья наша будет больше, и ты в ответе за свою семью, ты еще помнишь об этом? Как ты собираешься заботиться о своей семье? Нас тоже будешь кормить глотками свободы? Я на одном воздухе не проживу. И еще подумаю, тысячу раз подумаю, прежде чем заводить ребенка при таком раскладе. Я не хочу потом скандалить с тобой из-за того, что ребенка не на что кормить и одевать. Об этом ты подумал? Черт тебя побери, Ладынин!