Предсказанная
Шрифт:
Таковы были они оба, ничего другого не могло произойти.
Красивый миф о двух половинках одной души нуждается в существенном дополнении: они были разделены не на сугубо идентичные друг другу части. Кто не верит мне — подумайте на досуге о истории Вадима и Анны, поймите, почему они не могли быть вместе больше одной, пусть и долгой, ночи.
Итак, девушка, наделенная необычной силой, оказалась там, где ей было подвластно почти все происходящее. Почти, говорю я, ибо Безвременье — не только пассивный материал, из которого можно вылепить все, что угодно, но и сила, странная и временами страшная. Не то, с чем любой из нас осмеливался играть. Мы привыкли бояться Безвременья, и страх этот оправдан, защитный механизм, ограждающий даже самых юных и неразумных подданных Полуночи от игр с невообразимо чуждой и столь же могучей стихией.
Многое из происходившего было лишь игрой фантазии Анны. Она не могла воспринимать Безвременье так, как мы, в первозданном бесформии — и возникли туманные поля, первая, робкая пока что попытка придать окружающему понятные и удобные черты. Городское дитя боялось голода и жажды — и пустыня превратилась в луг, река оказалась полна рыбы, которую было так легко поймать. Она, не отдавая себе отчета в этом, хотела опасности и погони, нагрузки до ломоты в натруженных мышцах — и мы поднимались по горам к крепости.
Мне же все казалось — тот, кто заставляет пейзажи меняться, находится по другую сторону баррикады. Гьял-лиэ вообще не понимал, что происходит. Он был старше меня, но реже сталкивался с Безвременьем. Многие сотни лет он не стоял на страже у Двери. Думаю, он так и погиб, не зная, что именно его погубило. Быть может, это и к лучшему. В конце концов, он встретился со своей судьбой, с тем кругом на воде, что породил брошенный им камень.
— Что ты имел в виду, когда говорил о совести? О той, что так боялся Серебряный? — Девушка смотрит в окно, вниз, туда, где по широкой полосе автострады мчатся сотни парных огоньков.
Мужчина в красно-зеленой клетчатой рубашке отбрасывает со лба темную прядь, негромко вздыхает, потом переплетает пальцы в замок, опускает руки на колени. Твердо очерченные чувственные губы удерживают в плену то ли слово, то ли восклицание. Может быть, ругательство. Неведомо. Слово это никогда не сорвется с губ, не прозвучит вслух.
— Некоторое время назад он поспособствовал тому, чтобы один из его врагов оказался в Безвременье, — нехотя отвечает Флейтист. — Перед изгнанием, назовем это так, хотя ты сама понимаешь, что на самом деле это было, поверженный соперник предрек Гьял-лиэ, что скоро он сам окажется там, и… В общем, он выразился витиевато, путано, но суть была вполне ясна. Поскольку Гьял-лиэ прекрасно знал, что тот, кого он обрекает такой гибели, невиновен, проклятие должно было сбыться. Рано или поздно, так или иначе — как всегда.
— То есть, получается, мы притащили его к Двери на верную смерть?
Счастье девушки, что она продолжает смотреть в окно. У собеседника ее есть несколько мгновений, чтобы справиться с выражением лица. Невинное, легко и бездумно брошенное «мы» хлещет по щекам наотмашь. Флейтист на мгновение прикрывает глаза, пряча под веками темную злую бездну зрачков.
— Он встретился с той судьбой, что создал для себя. Не все ли тебе равно, как именно это произошло?
Девушка нервно передергивает плечами, оборачивается. Пытается найти слова, подходящие к случаю возражения, аргументы — и замолкает…
Самого важного она не знает, и не узнает никогда — по крайней мере, не от меня. Тот, кого Гьял-лиэ обрек на изгнание в Безвременье и гибель, был давно мертв. Иначе и быть не могло, слишком давно это случилось, даже мы не можем многие годы выживать, будучи фактически погружены в цистерну с кислотой. Откуда же взялся призрак жертвы несправедливости? Все оттуда же: из способности Анны воплощать в реальность свои выдумки. Несколькими днями раньше Серебряный открылся перед ней, позволив заглянуть в свою суть. Что из увиденного девушка запомнила, а что до поры скрылось в недрах памяти — стало ясно со временем.
Я старательно гоню прочь мысль о том, что и сам делал то же самое. Уповаю на то, что все, случившееся со мной, произошло без прямого или косвенного участия Анны. Иначе мне придется задуматься о том, кто виноват в обоих смертях…
Безвременье бесконечно пластично. При каждом контакте оно представало перед нами в самых разнообразных обликах, обычно тех, что самые мудрые из нас едва могли представить себе. Мы слишком мало о нем знали и слишком мало знаем. Лишь одно понятно нам: неистовая, неукротимая жажда слияния с Полуночью и Полуднем, жажда, заставляющая искать новые и новые лазейки и пути проникновения.
В апрельскую ночь такой лазейкой стала Анна. Пожалуй, из всего, что я думал о происходившем, лишь в одном я не ошибался: она была мостом над пропастью, каналом, по которому Безвременье могло пройти в наши миры. Не первой она была, увы. Оттого я, будучи уверен, что понимаю, чего бояться, пытался уберечь ее от этой участи. Сначала — незнанием. Потом — иными средствами.
Оказалось, что мои старания были тщетны. Все, что я делал, было лишь жалкими попытками неоперившегося птенца подчинить себе бурю. Анна справилась сама. Ее безудержная фантазия придала форму и индивидуальность силам Безвременья, расщепила их на аватары, разделила аватары на три противоречащие друг другу партии.
Недаром она сама так удивлялась, что иной мир так похож на сочинения писателей и разработчиков компьютерных игр. Мне стоило бы задуматься над этим, а не искать ложных связей: но тогда я считал, что все наоборот: обитатели Полудня воплощают образы, навеянные Безвременьем. Мне стоило бы спросить себя, как такое может произойти?
Одна из аватар, Сайн — какое очевидное имя, Sign — предлагала ей роль правительницы Безвременья. Насмешка? Может быть. А если взглянуть с другой стороны — попытка напуганной девочки осознать происходящее, рационализировать его. Она отказала Сайну и предпочла спастись бегством. Мудрое решение, верный выбор. Безвременье так или иначе подчинило бы ее своей воле, свело с ума и воспользовалось дверью, которой была Анна.
Лишь три попытки предприняла эта стихия: похитила всех нас, просила девушку открыть ей дверь и подбросила Вадиму древний артефакт, легендарный музыкальный инструмент. Он был арфой и барабаном, бубном и свирелью; форма для него ничего не значит. Это та самая волшебная скрипка, счастье, отравляющее миры; флейта, погубившая Марсия, свирель Пана.
Все остальное, все происшествия и явления аватар были лишь порождением фантазии Анны. То, что происходило с Вадимом в Замке — то ли их совместным творчеством, ведь временами ему нравилось страдать и нарываться на оскорбления, то ли инициативой Анны, истоки которой следует искать в желании девушки оборвать отношения со спутником, и слегка отыграться на нем за какие-то мелкие обиды.