Предсмертные стихи самураев
Шрифт:
К. Н. Батюшков
Появились и шутливые:
Природа, юность и всесильный Бог Хотели, чтобы я светильник свой разжег, Но Романелли-врач в своем упорстве страшен: Всех трех он одолел, светильник мой погашен! [7]Дж. Г. Байрон
Однако ни в одной европейской поэтической традиции автоэпитафия не занимает столько места, сколько в японской — дзисэй . Нам привычна мысль о том, что поэт может умереть как воин, но когда воин в свой смертный час превращается в поэта — нас это всетаки поражает. Еще больше поражает, когда поэтом становится перед смертью государственный чиновник или, к примеру, бандит.
7
Пер. А Арго.
Популярность дзисэй в японской культуре зиждется на двух основах: во-первых, на популярности поэзии, причем именно национальной поэзии вака. Даже в самые тяжелые послевоенные годы проводились всеяпонские поэтические конкурсы, в которых принимали участие широчайшие слои населения — от простых крестьян, рабочих, домохозяек до самого императора. Вторая основа стойкости традиции дзисэй — само отношение японцев к смерти. Нельзя сказать, что японцы ее совсем не боятся (нельзя даже сказать, что они боятся ее меньше, чем мы), но все же отношение к ней иное: для японца смерть — неотъемлемая часть жизни. Неприятная, может быть, страшная, но все же неотъемлемая. Игнорировать ее нет смысла. Она случится со всяким, рано или поздно — японцы исходят из этого. Посему она является предметом поэтического осмысления, как и любое другое явление действительности. «Мне однажды довелось читать сочинения японских третьеклассников на стандартную тему „Кем я хочу стать“. Если не учитывать национальный колорит (один мальчик хотел преуспеть на поприще борьбы сумо, а одна девочка подумывала, не выучиться ли на гейшу), дети мечтали примерно о том же, о чем положено мечтать девятилетним. За одним исключением. Все тридцать сочинений кончались одинаково: описанием собственной смерти. Кто-то хотел романтически умереть молодым, кто-то планировал дожить до ста лет, но ни один из школьников не оставил концовку открытой. Завершение жизненного пути смертью — это естественно. Как же иначе?» — пишет известный литературовед-японист Г. Чхартишвили [8] .
8
Чхартишвили Г. Писатель и самоубийство. М., 1999.
Когда вы будете листать этот сборник, вам может броситься в глаза, насколько редко (практически никогда) предсмертные стихи окрашены в черно-романтические оттенки, присущие «поэзии смерти» в европейской литературе. Нет ни декадентского сентиментализма, ни упоения мрачностью темы. Исключение составляет разве что Хагивара Сакутаро, но и его предсмертный стих не мрачней, чем вся его прижизненная поэзия. В большинстве же случаев, не зная сопутствующих обстоятельств, невозможно даже сказать, что этот стих написан человеком в преддверии смерти. Именно в этом и проявляется особое японское отношение к вопросу умирания.
И последнее. Этого не было на стадии замысла, но в процессе перевода и составления справок обычный сборник стихов начал превращаться в своеобразный комментарий к историческим событиям, как переломным в истории Японии (война Гэмпэй, битва при Сэкигахара, Вторая мировая война), так и, казалось бы, незначительным. За каждым предсмертным стихом виделась судьба человека, и эти судьбы часто оказывались связаны между собой. В сборнике дзисэй неожиданно для составителя и переводчика раскрылась история Японии за две тысячи лет, и специфика сборника такова, что история эта получилась окрашенной в преимущественно трагические тона. И всетаки это живая история, потому что мертвые не пишут стихов, даже о смерти. Прислушаемся к голосам людей, доносящимся сквозь столетия.
Днепропетровск, февраль 2011
Предсмертные стихи
Принцесса Ототатибана (ок. I в. н. э.), супруга принца Ямато Такэру. Принесла себя в жертву божествам моря, чтобы ее муж мог беспрепятственно пересечь Токийский залив на лодке.
О, господин мой, Стоявший там, на поле В Сагами, Среди жаркого огня, В объятьях пламени! [9]9
Принцесса воспевает сражение своего мужа принца Ямато Такэру с варварами, которые подожгли траву на поле Сагами, чтобы сжечь героя. При помощи меча Кусанаги («косящий траву») принц срезал траву вокруг себя и погасил огонь встречным палом, после чего перебил коварных варваров.
Принц Арима (640–658) был ложно обвинен вельможей Сога-но Акаэ в заговоре против государя и казнен.
Ветви сосны прибрежной В Ивасиро на счастье Узлом завяжу. Может, судьба мне вернуться — И взглянуть на нее.Принц Ооцу (663–686) был ложно обвинен императрицей Дзито в подготовке к заговору и вынужден покончить с собой.
Сегодня утки на пруду, Что в Иварэ, кричат печально. Подобно им и я, Рыдая, в небо вознесусь И в облаках укроюсь.Какиномото-но Хитомаро (662–710), поэт, составитель антологии «Манъёсю» («Собрание мириад листьев»). Умер в провинции Ивами, где был губернатором.
Селезня Утес [10] , Что в горах моих родных! Может статься, там И ждет меня вдалеке Младшая сестра моя.Яманоуэ-но Окура (660–733), сын корейского иммигранта, поэт, конфуцианский ученый. Служил губернатором нескольких провинций, был наставником кронпринца.
10
В стихотворении используется обычная для японской поэзии игра слов: название гор Камояма («утиные») созвучно обороту «камо сирани» — может быть.
Аривара-но Нарихира (825–880), поэт, внук императоров Камму и Хэйдзэя, один из шести величайших поэтов древности. Прославился как автор и возможный герой «Исэ-моногатари», повести начала X века о любовных похождениях столичного кавалера.
Знал я: этот путь — Раньше или позже — всем Суждено пройти. Но что ныне мой черед, Нет, не думал я о том…Минамото-но Ёсииэ (1039–1106) и Абэно Садато (1019–1062)
Приведенный ниже стих был сложен в разгар битвы, когда командующий правительственными войсками Минамото-но Ёсииэ погнался за предводителем мятежных войск Абэ Садато, убегавшим из замка Коромо. Стих весьма необычен со всех точек зрения. Во-первых, это рэнга — так называемые «сцепленные строфы», когда один поэт продолжает стих, начатый другим. Во-вторых, оба участника поединка остались живы, однако этот стих вполне можно считать полноценным предсмертным стихом: ведь ни один из них не мог рассчитывать на то, что выйдет живым из битвы. В-третьих, Абэ Садато показал себя здесь более талантливым поэтом, чем его соперник: Минамото мог заготовить свои строки заранее, а Абэ импровизировал, да еще и в разгар боя.
Минамото:
Замок твой пал, как замки С твоего доспеха упали!Абэ:
От времени обветшали Зеленые нити швов — О том и печалюсь! [11]Минамото-но Ёримаса (1106–1180), поэт и воин. Долгое время держался в стороне от политики и уцелел во время мятежей Хогэн (1156) и Хэйдзи (1160), а также избежал последовавших за этим репрессий, но в 1180 году изменил точку зрения и поддержал принца Мотихито в его претензиях на трон. Будучи разбит войсками дома Тайра, покончил с собой, чтобы не попасть живым в руки противника. Его смерть — первое зафиксированное в истории Японии сэппуку.
11
Двустишие Минамото построено на тонкой игре слов: название замка, принадлежавшего Абэ, и слово «одежда» звучат одинаково: «коромо», и так же одинаково звучат слова «основа» и «замок». Но и ответ Абэ полон тонкого лиризма. Пораженный Минамото отпустил вражеского полководца. Абэ Садато погиб позже, в битве у крепости Курия.