Представление должно продолжаться
Шрифт:
Когда все уже стало до боли ясным, и преследователи висели на запятках, Степка повел Макса и Кашпарека к Оке. Все местные знали, что начинается ледоход, и был небольшой шанс: местные крестьяне напугают приезжих и те не решатся преследовать уходящих по ломающемуся льду.
Так и вышло. Красноармейцы рассыпались цепью и стреляли им вслед. Но выстрелов было не слышно ни на одном из берегов. Потому что взрывался и трескался лед на Оке. Арайя был ранен еще прежде, потерял кровь и, конечно, и не мог прыгать с льдины на льдину. Кашпарек со Степкой пытались тащить его, но сразу стало понятно, что это – невозможно.
Командиром
И Максимилиан добавил: беги, Кашпарек! Мы уж свое отыграли, а твоих представлений и рассказов люди ждут. Кто-то же должен им показать, что с ними происходит. Беги!
Кашпарек подхватил плащ Арайи (потом там нашлись какие-то списки и шифры) и побежал. Как будто огромный ворон, взмахивая крыльями и высматривая что-то, летел над рушащейся рекой. Это было страшно и красиво.
Люди, собравшиеся на берегу, перестали стрелять. Крестьяне от природы дальнозорки, они видели все в подробностях и обмирали.
Кто-то, конечно, первый ахнул: Трое их! Только Синеглазки на том берегу не хватает!
– Что за Синеглазка?
Скоренько рассказали приезжим, в чем тут дело.
Могла ли я удержаться? Конечно, нет.
Чем больше ошеломления у тех, тем больше шансов Кашпареку. Пригоршнями осыпала себя уже смерзшимся, оплывшим снегом, вышла на берег.
Тех как волной опахнуло, зашатались просто. Оно и впрямь, когда древние легенды на глазах оживают, любому не по себе станет.
Макс, наверное, уже без памяти был, а Степка меня точно увидал. Вскочил во весь рост и крикнул (звука я, конечно, не слышала, но от Груньки кое-чему за много лет научилась): Прости меня, Люшка! И прощай!
Тут льдина и перевернулась.
А Кашпарек доскакал до берега. Там, за кустами, в укрытии, Атя с черным лицом и тремя черными же псами. На саночки и – понеслись со скрежетом, слезами, злым визгом, в снежной крошке! Жаль, крестьяне этого не видали, им бы понравилось, а легенды что ж – их ведь и дополнять можно.
Я ушла за деревья, закрыла лицо содранными об снег, окровавленными руками, и так и сидела в темноте. Долго, долго. Окончен спектакль, опустел зал.
Завтра придут другие зрители, вспыхнет свет и оркестр снова сыграет увертюру.
Глава 30,
В которой раскрываются старые тайны, появляются сокровища цыганки Ляли и наступает весна.
Светлану, Степкину сестру, Люша сразу и не узнала. В темном, низко повязанном платке, в грубых башмаках, измазанных глиной и навозом, перемешанным с соломой – видно, что пришла из Черемошни пешком по раскисшим весенним дорогам. И, главное, – отсутствие во всем облике той яркой, победительной женственности, которая всегда ее отличала. Куда делась? Ведь не так и стара годами Светлана…
– Христом
Люша хорошо помнила ее прямой, внимательный, почти наглый взгляд, так похожий на Степкин, – и потому расстроилась еще больше.
– Светлана, тебе меня молить не надо, – сказала она. – Ты ж знаешь, я для вас заради Степкиной памяти все сделаю. А что нужно-то?
– Любовь Николаевна, может, у вас в колонии нынче дело какое для Ивана найдется? И для меня тоже? Я могу по черному самому утруждаться – стирать, полы мыть, котлы, что надобно будет… А Иван – вы ж сами знаете – у него хоть ноги нет, и голова не ахти, а руки-то по всякому к нужному месту приставлены…
– Конечно, Ваня у нас всегда был на все руки… И, конечно, я обязательно… А только отчего вдруг вы к нам-то задумали? Ты знаешь ли, что у нас за малолетние бандиты нынче в Ключах живут? Ух! Их же на вокзалах отдел по борьбе с беспризорничеством наловил или вообще из тюрьмы, кто малолетний, за воровство, разбой и прочее. У нас что ни день, то новый содом или новая гоморра! Вот вчера старшие парни вздумали лошадей украсть и на них в деревню прокатиться, перед тамошними девками пофорсить, или уж спереть чего. Ребята-то по большей части городские, к лошадям непривычные. А лошади у нас какие? Те, которых даже по мобилизации забрать не смогли и крестьяне не сумели свести. Так что в результате – одна сломанная нога, две выдернутых из сустава руки, не считая синяков и шишек. Вместо детской колонии – госпиталь. Плюс озленные, как собаки, лошади, которых пришлось в темноте по парку ловить и на которых, между прочим, как раз сейчас пахать надо тот участок, который колонии под сельское хозяйство выделен…
– Я, Любовь Николаевна, и пахать могу, и за больными ходить, вы не сомневайтесь… – по-прежнему не поднимая глаз сказала Светлана. – Ваня в деревне тоскует, хочет обратно в город ехать. К крестьянскому труду он без ноги непригоден, да и не любил его никогда. Самогонку пить начал впервые в жизни. Чуть выпьет и вовсе разум теряет. А много ли его было? Но куда же ехать? Фабрики там все стоят, люди голодают. Здесь хоть с огорода прокормиться можно. У нас ведь детей четверо, старшей шестнадцать и она… – Светлана чуть запнулась. – Она тоже уже работница, коли вам придется. А я сама без земли, без запаха ее, без полей с жаворонками да васильками – враз чахну, как Ваня без своих железок да придумок…
– Что ж, я думаю, можно будет как-то это решить… – медленно сказала Люша, так и эдак прикидывая сказанное Светланой. – Например, придумать и сделать что-нибудь вроде театральных мастерских, где мальчики будут у Вани обучаться столярному и прочему механическому делу. Мебель, кстати, поломанную давно бы починить пора… А для девочек здесь же – шить костюмы, вышивать, рисовать декорации и все такое. Это Оля у нас вести может и Прохор-художник с Владимиром на подхвате. Пожалуй, мы с Грунькой сегодня же проект составим и в город пошлем на утверждение в оба ихних отдела – театральный и который по образованию и просвещению. Даже посылать не будем – я сама поеду и Атьку возьму, ей развеяться нужно, она у нас что-то совсем квелая стала, как бы не померла с тоски… Тебя, Светлана, и старшую девочку пустим по сельскому хозяйству, потому как по дому у нас прислуги нету, колонисты сами все прибирают и делают (видела бы ты – как они это делают! Горничная Настя давно бы от удара померла). Земли-то у колонии, считай, если с огородами, восемь десятин. А Акулина с Филимоном стары – им никак не справиться, даже с двумя мальчишками, которые им нынче помогают. Прочие же твои детки, как и наши, будут колонистами считаться…