Преемник

Архипова Анна Александровна

Только спустившись на первый этаж, смог выдохнуть. Женщину надо оставлять с ее слезами одну. Им всегда нужно время, чтобы обесточиться. И так каждый раз я сбегал, как дезертир из нашей квартиры, чтобы не оставаться с этим монстром один на один. Подобные сцены она устраивала не часто, только когда силы заканчивались, и надо было на ком-то отработать новый словесный удар. Но каждый раз подобные спектакли игрались неожиданно. Я даже билеты не успевал на них купить, как меня сажали в первый ряд партера и заставляли принимать участие в этом иммерсивном действии. Это вам не Богомолов. Здесь все происходило быстро.

Как не закрытый

гештальт были для меня слезы моей, как казалось тогда, первой любви Насти. Она плакала, а я не знал, что делать. Я и сейчас спустя годы понятия не имею, какую помощь оказывать, когда женщина рыдает. Рыдает, как будто оплакивает самого дорогого человека на свете, а она просто рассталась с парнем-подонком или потеряла солнечные очки. Спустя годы я понял, что чувствовала она тогда – отчаяние и пустоту, которую не заполнить и не излить слезами.

В последнее время я все чаще стал думать о том – существует ли возможность прожить всю жизнь с отвращением к происходящему? Трансформируется отвращение в пустоту, ну чтобы совсем без чувств жить? Это ли не смерть? Каждый человек сам решает, когда заканчивается его жизнь. Моя закончилась пять лет назад, когда я приехал на этот остров.

Барабанило со всех сторон. Оборонятся было бессмысленно. Как будто под конвоем дождя я шел в сторону «Скалы». Волнорезы разрывали волны на части, а ветер, словно играясь старался сделать их сильнее и выше. Не с первого раза, но если разбежаться получалось.

Все эти пять лет на острове я мечтал хоть с кем-то поговорить по душам. Ну, вот так по простому. Рассказать, о чем я думаю, когда смотрю на белое пасмурное небо или что мне хочется оставить в прошлом навсегда. Я хотел делиться тем, что «накипело». Но то что кипело внутри невозможно было выливать извне. Я такой возможности не имел.

Наверное, от невозможности говорить и случается эта тотальная пустота. Но, что я знал о других? Может быть, у тех бородатых мужиков, которые идут на завод внутри, между сердцем и разумом такая бездна, в которую бросаешь монетку и не слышишь, когда она ударяется о дно. Дна нет. И может быть, им не помогает разговор по душам и алкоголь давно не заменяет внутренний антисептик. Женщинам легче, они могут устраивать истерики и спектакли на публику. Думаю, что из этого эмоционального голода им проще выбираться, они внутри сильнее. Мужчине быть импульсивным – стыдно. Так говорили родители, друзья, общество, в конце концов так решило. Лучше быть пустым, чем живым.

Отец стремился воспитать во мне «нормального мужика». Как все. Как у дядь Васи с Красногвардейской, пацаны – и в спецназе служили и бизнес открыли. А то что одного потом в 90-ых посадили за организацию ОПГ, а второго в бане с тёлками расстреляли это папа не учел. Но надо отдать ему должное сильнее всего он хотел, чтобы я был просто счастливым человеком. А добьюсь успеха или не добьюсь его мало это волновало. «Не в деньгах счастье» – говорил он, пока мама не слышит. Успешным я так и не стал, собственно, как и счастливым тоже. Может быть, в мире существовал третий вариант оставаться в гармонии с собой, но этот третий вариант оказался не таким популярным.

По пути к «Скале», перед серпантином стоял синтоистский храм. На обочине дороги небольшой восточный домик – немногое, что осталось от пленных японцев. По большим праздникам здесь собирались все оставшиеся на острове японские ветераны и их дети. Собирались они всегда общиной, проводили факельные шествия и костюмированные парады. В финале вечера всегда был салют. На национальные японские праздники деньги выделял лично Кирилл Семенович Мацумуро – глава правительства Вэнсокго архипелага. Посыл его был следующий – только когда мы сможем убедить богов острова, что мы с ними заодно, вот тогда и сможем жить спокойно. Казалось ему, что бог воды все видит, бог земли все чувствует, бог воздуха все слышит и если они довольны, то жить можно спокойно, и ни одна катастрофа не страшна архипелагу.

Храм Мацумуро восстанавливал лично. Тем самым ему казалось, что духи помогут защитить завод по производству страшнейших орудий по защите страны. И вот тут получается – либо молиться, либо воевать. Мирно жить – это не про людей.

Отметился у Джуны Ювашевны и пошел в сторону вагонеток. Очередь была не большой. Войдя в скалу можно было спрятаться от дождя. Вокруг курили.

– Духи! – Похлопал по плечу Трынов.

Я резко обернулся, хотя его приближение не стало для меня неожиданным, я слышал.

– Чего? – не разобрал и поэтому переспросил.

– Духи хотят, чтобы мы закончили этот самолет. Осталось ерунда, а дождь по ходу на неделю затянется. Отложат испытания. Не станут.

– Но если хотят духи, то может…

– Если хочет Мацумуро. Что с тобой? – почувствовал он мой невроз.

– Слабость. Заболеваю, наверное.

– Острый грипп по островам ходит, Варя говорит. Какой-то рыбак из Вэна привез. Сколько можно нас травить? Они там опыты проводят свои, а мы дохнем как тараканы?! – негодовал, но без злости Трынов.

– Опыты? – Засмеялся я.

– А что ты не знаешь? Варя говорит по телевизору говорят, что американцы нас отравить хотят. И вообще на Вэне штаб секретной службы, думаешь, почему все болезни идут от них? Потому что опыты над людьми проводят. Уколы вкалывают, чипы в голову вставляют.

«Вот это фантазия» – подумал я, но промолчал.

– Не знал. Это по телевизору показывали?

– В «Фактуре» писали, что «Состав 17» – это самые дикие люди, которые безжалостны ко всему живому.

– Так и писали?

– Да, Варька сказала так.

Трынов был единственным с кем мне удалось подружиться на острове. Нас связала «Скала», авиационное топливо и мое горе. Он не умел поддерживать словами, но всегда помогал действиями. Это было ценное качество в людях, которое я уважал. Но, скорее всего, если бы мы встретились на материке, то дружба наша не сложилась. Мы были разные. Разные взгляды на жизнь, на общество, на семью и работу. Разный образ жизни и уровень мышления. Он, как местный житель островов остался в том советском прошлом, которое смастерило его из того что было. Иногда я чувствовал, что море внутри него пенится и его корабль желает вырваться наружу, но волны извне уже давно обрели такую мощь, что топили его корабли еще на берегу. Все-таки идиотом был тот, кто пытался уровнять людей. От осинки не родятся апельсинки. И если поэт не умеет закручивать болты – это не значит, что он руконепригодный, а это значит, что просто он этого не умеет и возможно даже не научится. Ровно, как и сантехник, который попытается написать поэму дактилем или амфибрахием. Безусловно, есть люди «комбо», которые и гайку закрутить и стихословие создать, но гений приходит в человека не с годами, а с рождением. И редко.