Преемник
Шрифт:
– А что ты сделал для этой страны?
Задумался.
– Ну, я помогаю вашему заводу беспрерывно функционировать. Например.
Он встал у окна, я обернулся.
– Знаешь, сколько никчемных людей работает в «Скале»?
– В процентном соотношении или вас интересует точное количество?
– Хм. – Ответ его явно удовлетворил. – Я о том, что ты умный мужик, а до сих пор моешь канистры.
– Это не главная моя задача на этом заводе. Я еще контролирую давление в датчиках, заливаю топливо в самолеты. Работы много, я не жалуюсь.
Соврал. Работы было не много. Я ее
– Нравится?
– Ну, это же работа.
– Правильно, Томчук! Главное исполнять свой долг и тогда может жизнь во всей стране наладится. А то видишь, что на материке происходит, все жалуются, только и жалуются, а если бы работали, а не бездельничали, то времени на это безобразие не было. Все рвутся в правители, а в головах пусто у них, Томчук.
Он резко обернулся.
– Закрой глаза! – Дал команду.
«Опасность» – подумал я, но команду исполнил.
– Какого цвета ковры на полу?
– Зеленые, с коричневыми вставками.
– Что стоит на моем столе?
– Справа ежедневник, подставка под документы, лампа коричневая. Слева перьевая ручка на подставке, телефон.
– Что на центральной стене?
– Президент и Кирилл Семенович.
– Угу.
Левон Кириллович прошел к своему столу и сел обратно в кресло.
– Что на мне надето?
Задумался. Если обстановку не меняющуюся годами я мог вспомнить по памяти. Это запомнить было не сложно, то чтобы вспомнить во что одет Мацумуро надо было поднапрячься. Точно помнил, что на нем был серый костюм, черная рубашка, брюки подшиты неровно, плохой крой. Галстук бордового цвета, ноги босые. Я вспомнил, как он был одет, но ответил:
– В новом, наверное. Не помню. Не разглядывал.
Мацумуро рассмеялся в голос и меня чуть отпустило.
– Справился.
– Открою?
– Открывай.
С открытыми, он выглядел приятнее, чем его голос в темноте.
– Кто крысит на заводе?
Внутри сжалось, на пару тройку секунд, впал в кому без движений сидел, не издавая звуков, не дыша, казалось. Главное уметь держать лицо – так нас учили в Академии. Быть убежденным в своих словах.
– Завелись крысы? Только же летом травили!
– Идиот, Томчук! – Ударил он по столу кулаком. – В «Фактуре» появилась статья, ты ее уже, скорее всего видел.
– Ну, читал.
– Там Топольницкий в очередной раз пишет бред. Пишет, что Кирилл Семенович пытается продать вторую часть завода. Томчук, у моего отца нет красной кнопки и нет даже такой возможности ей завладеть.
– У Кирилла Семеновича проблемы?
– Нет у него никаких проблем! – резко сорвался на крик Левон и снова глотнул воздух. Нервничал. – Я уважаю журналиста Топольницкого, но только когда эта тварь не лезет в жизнь моей семьи без моего ведома. А про Корею читал?
– О том, что детали снова поступают из Кореи? Видел. Но зачем читать то, что заведомо неправда. Я же уверен, что все наши самолеты строят из деталей, которые разработаны на территории страны. Я знаю, кто их строит. Знаю как. И даже знаю в лицо тех, кто заправляет эти самолеты.
Он снова встал. Не сиделось. Подошел к окну и уставился в море.
– Мне нужна твоя помощь. – Просвистел он сквозь щель в зубах.
– Если нужна – помогу.
– Мне нужно, чтобы ты держал на контроле Трынова.
– Зачем? – вот здесь я удивился, и это отразилось на мимике лица. Хорошо, что Левон стоял спиной.
– Вопросы тут задаю я. Мне нужна вся информация о нем: что делает на работе, как проводит свободное время, на что тратит деньги.
Эту информацию я знал и без слежки за товарищем. Достаточно было один раз поговорить с его женой и проследить за его медленными передвижениями по заводу.
– Он сливает информацию!
– В «Фактуру»? – усомнился я в холодном разуме директора.
– Везде! Сливают информацию везде! И в «Фактуру» тоже! – кричал он и топал ногами уже. – Я требую ответ! Ты готов?
– Да, готов я, готов.
Стоило бы мне один раз отказать Мацумуро, то я тут же вылетел с работы. Этого произойти не должно было. За три года я научился вещам, которыми бы никогда не смог заниматься по собственному желанию, я выстроил отношения с коллективом и руководством, я в принципе не плохо зарабатывал по местным меркам – полторы тысячи долларов в месяц. И вот так одним отказом все перечеркнуть я не мог. Не имел полномочий.
– Я в долгу не останусь, Томчук. Я же на твоей стороне. Я помню все что ты для меня сделал. – он смотрел, казалось бы в меня, читал меня изнутри, как будто сейсмическое волнение прошло по всему телу.
– Я понял. Я помогу.
Медленно встал, чтобы не вызвать повторный всплеск гнева. Задом неспешно двигался к выходу.
– Ты уважал своего отца, Томчук?
– Уважал.
– Вот и я уважаю. И никто не сможет меня сломить.
– Согласен. Вам есть чем гордиться. Ну, я пойду?
– Иди.
Вышел и плотнее запер дверь, чтобы не вернуться. Чтобы не вернул. В теории я понимал, что задумал Мацумуро, но пока до конца не мог сложить мозаику из людей. Он пытался вычислить того, кто сливает информацию из «Скалы» «Составу 17», но не мог понять, кто из работников может оказаться шпионом. Такой шпион мог находиться в каждом корпусе. В каждом из корпусов мог находится завербованный лазутчик, который доносил информацию о жизни правящей семьи не только в независимую «Фактуру», но и во внутреннюю полицию и там уж подробности были гораздо интереснее, чем в СМИ.
Ненависть к острову раздувалась во мне постепенно, как воздушный шар, который надувают до состояния «лопнуть». И вот, последний глоток воздуха и ошметки латекса прилипают к стенкам моего внутреннего начала. Того начала, которое заставляло меня малодушничать, врать, играть в игры без правил, жить по чужим правилам. Конечно, я знал, кто сливает информацию.
У Трынова была система, как расставить канистры так, чтобы потом удобнее было заправлять бомбардировщики. Первыми шли синие по 216 литров, они расставлялись у стены, дальше красные по 100 литров, потом по 50 желтые и по 20 белые выстраивались у точки, где останавливался самолет. Габаритные канистры передвигали гидравлическими подъемниками, а вот от 50 литров уже катали вручную. Сегодня заканчивали расставлять 20-литражные, и по большому счету в нашем цехе до запуска самолета все было готово.