Прекрасная толстушка. Книга 1
Шрифт:
Ну вот и вилка, пронеслось в моей голове. Что же теперь делать? Кричать? Кто тут услышит? Кто поможет? Вот так они все и погибали…
В то время как мысли панически метались в голове, словно только что пойманная птица в клетке, тело мое оцепенело, и я не могла пошевелить ни рукой, ни ногой.
Он бесконечно долго, будто в замедленном кино, приближался ко мне, а я чувствовала, как по мере его приближения что-то отзывается именно в том месте, куда он был устремлен, и чем ближе он с блестящей серебряной вилкой был ко мне, тем сильнее, ощутимее был этот отклик… Вот он снова опустился на колени передо мной и уверенно втиснулся между моими коленями. Я поняла, что теряю сознание от страха и оттого, что кончаю…
Да, это было именно так. Я кончила от страха. Конец был тихий и опустошительный. Глаза мои закрылись, и душа отлетела… Когда она вернулась, я почувствовала, как что-то потрескивает там, внизу… Потом, ощутив внезапную прохладу и его дыхание на волосках, я поняла, что он вилкой подпарывает шов балетного трико. «Вот дура-то», подумала я устало и открыла глаза. Нарком усердно трудился у меня между ног.
Наконец долгий треск разрываемой материи сказал мне, что труды его увенчались успехом, и я замерла в ожидании дальнейшего развития событий. Желание мое, только несколько минут назад утоленное страхом, шевельнулось снова, готовое разгореться в любую секунду Я закрыла глаза и решила — будь что будет.
Сперва долго ничего не было. Наверное, он рассматривает меня, решила я, и ноги мои непроизвольно дернулись и напряглись. Пусть рассматривает, если хочет, вяло подумала я и еще плотнее сжала закрытые веки.
Потом я почувствовала еле ощутимое прикосновение к волоскам. По телу пробежала нервная дрожь, и оно сплошь покрылось мурашками. Огромного усилия мне стоило оставаться недвижимой, не дернуться, не вскрикнуть. Потом я почувствовала его пальцы. Он стал осторожно и нежно как бы поправлять там то, что неправильно слежалось под плотным трико. Расправил, уложил как надо, раскрыл, и опять движение замерло. Только обнаженной, открытой плотью я стала сильнее чувствовать его дыхание. Потом он легонько дунул, и я непроизвольно застонала, потом я ощутила прикосновение, и не поняла чего. Оно было острым, мягким и твердым одновременно. Это нечто, как бы вибрируя и слегка погружаясь в меня, прошлось по мне снизу до самой чувствительной точки, которая отозвалась нестерпимым блаженством, заставило меня изогнуться и податься навстречу источнику этого блаженства, но тут же все оборвалось, и я ощутила мягкое скольжение снизу вверх. Было похоже на то, как кошечка вылизывает своих котят. Я наконец поняла, что это его язык, и сладкий ужас охватил меня…
До этого момента я даже не слышала о таком и не читала нигде в литературе. Только в одной новелле «Декамерона» я встречала упоминание о том, что какой-то кавалер любил поднять юбку своей подружке и запечатлеть на ее розе пламенный поцелуй, но я простодушно думала, что, собственно, поцелуем, куда-нибудь вверх, в лобок, все и ограничивалось…
Разумеется, Макарову такое и в голову не пришло бы. А Илья если и знал о таком, то, очевидно, не испытывая в этом никакой потребности. Во всяком случае, он не произвел ни одной попытки сделать что-либо подобное. В теперешней литературе и кинематографе известного свойства это уже общее место, но тогда можете представить, какое это произвело на меня впечатление?
Прямые лижущие движения сменились зигзагообразными, вибрирующими уже внутри меня. Возбуждение мое начало нарастать, и я с замиранием сердца ждала, когда подкатит освобождение от этой сладкой муки, и уже жалела, что оно наступит слишком скоро, как снова все прекратилось и я почувствовала освежающий ветерок. Вздох разочарования вырвался из моей груди. Долго ничего, кроме ветерка, не ощущалось. Потом случилось что-то непонятное. Я неожиданно почувствовала что-то резкое, быстрое, острое и даже не поняла, что это — боль или удовольствие. На второй или третий раз я поняла, что он меня легонько подергивает за волоски в самых нежных местечках. Потом его язык внезапно прикоснулся к тому месту, где начинается желание, и меня без всякой подготовки, без подкатывания и нарастания буквально насквозь пронзило нестерпимое блаженство, и я забилась в любовных судорогах. Не понимая, что делаю, я схватила его голову и вжала в себя, чтоб было еще, еще, еще сильнее… Словно со стороны я услышала безобразный, животный свой визг, но уже не могла остановиться.
Это продолжалось так долго, как никогда до того… Потом вдруг все кончилось так резко, что я почувствовала отвращение и к этому занятию, и к своему телу, и к тому, кто доставил мне это чрезмерное блаженство.
Теми же руками, что только что ненасытно прижимали его голову, я стала вяло его отталкивать и при этом мотала головой и бормотала сорванным голосом:
— Нет, нет, да нет же… Нет! Пожалуйста, нет…
Но не тут-то было! Как мне легко было притянуть к себе его голову, так оказалось трудно, невозможно ее от себя отстранить. Его язык продолжал с удвоенной силой жалить меня. Мне было резко, больно, я ничего не хотела и, инстинктивно сопротивляясь, сжимала ноги, пытаясь отодвинуться, уйти от его огненного языка. Но он, сжав мертвой хваткой мои бедра, не отпускал меня. Это продолжалось до тех пор, пока внезапно остро-болезненное ощущение не превратилось в острое блаженство и я не забилась в новых конвульсиях, оглашая гулкую столовую еще более пронзительным и безобразным, просто кошачьим визгом и воем. Потом это повторилось. Потом еще раз…
Потом я потеряла не сознание, а ощущение реальности. Я была точно в горячечном бреду. Я что-то кричала бессвязное, билась головой о диванную подушку с такой силой, что коса моя, бережно уложенная тетей Шурой в пучок, разлетелась и расплелась, а волосы прилипли к мокрому от пота, слюней и слез лицу…
Я даже не сразу поняла, что меня наконец оставили в покое… Открыла глаза и увидела, что Нарком судорожно сдирает с себя свои серебристые панталоны, прилипшие к потному телу.
Мне было настолько ни до чего, что я даже сразу не поняла, чем это грозит моему растерзанному телу.
Наконец ему удалось стянуть с себя трико с этим чудовищным гульфиком, и я с облегчением убедилась, что все у него хоть и очень внушительных размеров, но, к счастью, не такое огромное, каким казалось в этой ватной накладке.
Странное дело, еще секунду назад я чувствовала себя неспособной даже пальцем пошевелить, но, когда он наконец навалился на меня всей своей тяжестью (я так давно ждала этого), вошел в меня во всю длину и заполнил меня до отказа, до самого дна, совершенно другое желание переполнило меня, и я, обняв его ногами, наконец сжала что есть сил бедра…
Успокоился он не так скоро, как я ожидала, ведь это был его первый раз после такого долгого возбуждения. Но какой это был раз! Я успела несколько раз взлететь до вершины блаженства и столько же раз дойти до отчаяния, всерьез опасаясь, что сойду с ума от перевозбуждения. Полностью теряя контроль над собой, я кричала ужасные слова, которые поднимались откуда-то из глубины моего сознания, ведь в жизни я их не произносила, царапала ему спину в шелковом камзоле… Страшно представить, кому я царапала спину…
Со мной и раньше случались провалы во время оргазма, но это было одно только мгновение, а тут это мгновение растянулось на минуты, на часы.
Наркому это нравилось. Он словно специально, нащупав какое-нибудь слабое местечко, усиливал ласки, доводя меня до совершеннейшего экстаза.
Потом мы сделали перерыв. Я заправила вынутые им груди в лиф, закинула растрепанные волосы за спину и, как была, в помятой пачке и в распоротом по промежности трико, села с ним за стол.
Никогда в жизни я с таким удовольствием, с такой жаждой не пила шампанское.