Прекрасная толстушка. Книга 1
Шрифт:
История с восьмым была нелепа и эфемерна, но странным образом оказала огромное влияние на всю мою остальную жизнь…
Началась она, как и множество моих странных историй, в новогоднюю ночь. Просто какой-то заколдованный для меня праздник. Но все равно я люблю его больше всех остальных, включая и собственный день рождения.
К тому времени в замужестве я разочаровалась. И не потому, что замужество — это вообще плохо, просто мне лично с этим делом не совсем повезло. Не то что Митечке со мной поначалу…
Но тогда меня бросало в дрожь от одного слова — муж. Если раньше я, как и все порядочные девушки, стремилась к семье, к детям, то теперь сознательно решила пуститься в самую забубённую гульбу. Не в самом ее крайнем выражении, разумеется. Не нужны вам моя любовь, преданность и доброта, думала я с обидой и злостью, так получите стерву.
Раньше меня оскорбляло, что мужикам от нас только одного и надобно, а теперь я решила поменяться с ними ролями. И когда кто-нибудь из них заводил разговор о вечной любви, я смеялась ему в лицо.
В таком состоянии я и встречала Новый год. К Татьяне я решила не идти, чтобы не ловить на себе весь вечер ее сочувственные взгляды. Я вообще решила никуда не ходить, но тут одна из заказчиц, моя ровесница, дочка какого-то штатского генерала от науки, услышав об этом, буквально затащила меня к себе.
У нее была огромная шестикомнатная квартира с двумя туалетами, на улице Горького в доме рядом с Моссоветом. Гостей набилось человек пятнадцать. Стол ломился от дорогих деликатесов. Я принесла шампанское и большой праздничный набор шоколадных конфет, но мой жалкий взнос так и остался лежать забытый под зеркалом в прихожей.
Идя в этот дом, я опасалась, что отношение ко мне будет слегка снисходительное, но этого, к счастью, не произошло. Все относились ко мне с почтением и интересом, так как одета я была если не лучше всех, то в любом случае интереснее… К тому же Милочка — так звали хозяйку — представляла меня всем как переводчицу с французского.
Как мне вскоре стало понятно, — я предназначалась для кого-то из чопорных молодых людей, пришедших на вечеринку без дам. Один из них, сын какого-то посла, услышав, что я переводчица, криво усмехнулся — мол, знаем мы таких переводчиц — и заговорил со мной по-французски с чудовищным акцентом и абсолютно безграмотно, хотя и бойко. Я вежливо ему ответила и тактично посоветовала, как лучше произносить некоторые слова и как грамотнее строить фразы, чтобы французы его лучше понимали. Впрочем, на подобных вечеринках это совершенно все равно, добавила я с обворожительной улыбкой. Он не обиделся. По-моему, у него отсутствовал орган, которым обижаются.
Сначала все было очень церемонно и почти официально. Все сидели ровно, ели и пили очень благовоспитанно, строго придерживаясь правил этикета. Кавалеры тактично ухаживали за дамами. За мной сразу двое, один из которых сидел по правую руку, а другой — по левую.
Тостующий обязательно вставал с бокалом в руке, поправлял галстук и, обращаясь к пирующим, называл их товарищами. Я уже подумывала, что придется проскучать всю новогоднюю ночь, но скучать мне, увы, не пришлось…
Часам к двенадцати, когда на подоконнике выстроилось каре пустых бутылок из-под шампанского и коньяка, у моих чопорных ухажеров развязались галстуки и распустились языки. Они стали нести полную скабрезных намеков веселую чушь. Весь стол покатывался со смеху. Как бы соперничая из-за меня, они бесконечно поддевали друг друга и были в этом деле равно милы и изобретательны.
Глядя на них, я не решалась отдать кому-либо предпочтение. Каюсь, что промелькнула даже шальная мысль, что мне все равно, что тот, что этот, что никого…
Такое у меня было настроение в ту пору. Если год назад мы с Татьяной запирали наши сердца на ржавые замки, то сейчас двери были распахнуты. Кто же запирает пустые амбары?..
После громкой и безалаберной встречи Нового года под Кремлевские куранты, слышные в этой квартире и без телевизора «Грюндиг», который для такого случая был выключен, начались безудержные поздравления, сопровождаемые звонким целованием всех со всеми. Причем, когда я стоя целовалась с сыном посла, его приятель попытался засунуть мне руку под юбку Я откинула его хилую ручонку и весело шлепнула по макушке, чтобы не баловался.
Потом были танцы под магнитофон. Потом Милочка залезла на стол и под восторженные вопли уже сильно захорошевшей публики начала раздеваться, неумело вихляя бедрами.
Парочки начали разбредаться по комнатам. Кто-то уже успел наблевать в одном из двух туалетов мимо толчка, и все ходили в другой.
Мы с моими поклонниками, «чтобы соблюдать всеобщую справедливость», как сказал сын посла, танцевали втроем. Причем могу вас уверить, что одной меня для них было более чем достаточно. Каждый из них прижимался животом к одной моей ноге, и ее хватало, чтобы вызвать в нем острое желание, которое я, естественно, чувствовала при каждом движении.
Должна признаться, что это необычное ощущение сразу двух меня не на шутку завело, и я сама начала раскачивать бедра в таком ритме, чтобы чувствовать то одного, то другого, то обоих сразу.
На какое-то мгновение потеряла контроль над ситуацией и опомнилась, когда мы дотанцевали таким образом до, очевидно, родительской спальни с белой мебелью в стиле «Людовик» и с огромной кроватью, на которую мои кавалеры, сосредоточенно сопя, начали меня заваливать.
От такого их усердия я вдруг начала жутко хохотать и все время приговаривала, вяло отпихивая их руками:
— Ну подождите, мальчики! Ну не так резво, мальчики. Ну подождите, давайте еще потанцуем…
Я не знаю, что было бы, если б мы еще потанцевали. Может быть, я, раззадорившись окончательно, сама бы потащила их в кровать, но они, не обращая на мои слова никакого внимания, молча сдирали с плеч мое темно-лиловое шелковое платье с глубоким и острым треугольным вырезом, эффектно перехваченным бабушкиной белой камеей.
Тут вся веселость слетела с меня, и я попыталась их всерьез урезонить. В ответ на это сын посла так дернул платье, что камея отлетела, а вырез с треском разорвался до пупа. Это меня по-настоящему взбесило, и я отвесила этому сынку громкую оплеуху. Потом еще одну, потом еще! Очень он меня разозлил.