Прекрасная толстушка. Книга 1
Шрифт:
Он еще раз внимательно осмотрел меня с головы до ног. Готова поручиться, что от его цепкого острого взгляда не ускользнуло ничего… Очевидно, оставшись довольным своим осмотром, он легонько кивнул и спросил:
— А где вы живете, милая девушка?
— Здесь недалеко, на Тверском бульваре, — затравленно ответила я.
— Ну и хорошо, — сказал он.
Дамы, проводив нас на восьмой этаж, громко расцеловали мужчину, отворачивая при этом шарф, передали мне оба букета и исчезли в лифте.
Дверь
Мы вошли в обычную прихожую, в которой меня поразила лишь большая китайская ваза для тростей и зонтов.
Жутко смущаясь, я попросила у дамы разрешения зайти в туалет, так как от всего пережитого выпитое мною шампанское особенно остро давало себя знать.
Когда я вышла, мужчина уже разделся и размотал шарф, и я узнала в нем одного из самых известных теноров нашего времени.
Он о чем-то беседовал с дамой. Должно быть, рассказывал ей мою историю. Та в ответ кивала, но скорее подозрительно, чем согласно, и бесцеремонно разглядывала меня. Когда он кончил свои тихие речи, она уверенно сказала:
— Да брось ты — очередной сыр…
— Сыр? — удивился певец и изучающе покосился на меня. — Ты знаешь, Таточка, а я об этом и не подумал… Но а как же…
— Ты что, их не знаешь? — насмешливо поинтересовалась Таточка.
— Ну да, ну да… — пробурчал певец, — но чтобы так тонко… И потом… — Он снова изучающе взглянул на меня и помотал головой: — Ну, нет же, Тусик, нет, не может быть! Хотя…
Он подошел ко мне и, взяв меня за руку, вывел в большую, торжественно обставленную комнату на свет, где снова с сомнением оглядел.
— А откуда же вы шли, милая девушка, в столь поздний час?
— Мы встречали Новый год здесь неподалеку, на улице Горького… — ответила я, невольно заробев.
— Ну да, ну да… — задумался певец. — А что же вы были одна, без кавалера, на этом веселом празднике? — поинтересовался он, коротко взглянув на Таточку, как бы требуя похвалы своему ловкому вопросу.
— Нет, — с горькой улыбкой ответила я, — у меня было целых два кавалера.
— Так почему же ни один из них не взял на себя труд проводить вас? — спросил он строго и, торжествуя, посмотрел на Таточку. Та в ответ с сомнением покачала головой.
— От них-то я и сбежала, — печально вздохнула я.
Певец и Таточка обменялись недоуменными взглядами.
Приехала милиция во главе с немного подвыпившим оперативником в коричневом костюме с зеленым галстуком. Он извинился за задержку и сказал, что его вытащили прямо из-за стола.
Когда в результате первых вопросов выяснилось, что я не имею к певцу никакого отношения, интерес оперативника ко мне настолько ослаб, что певец тут же заметил это и счел нужным строго сказать:
— Я вас лично прошу заняться этим
Оперативник составил, как это и положено, протокол, попросил меня написать заявление с точным описанием шубы, ее особых примет, размера и фасона.
После этого строгая дама с таким легкомысленным именем Тата принесла мне старое, но теплое пальто певца, так как ее одежда мне была решительно мала, и милиционеры, не дожидаясь персональной машины певца, отвезли меня домой на своей, где я сидела сзади, за железной решеткой, в специальном отделении для преступников.
Шубу, к огромному моему удивлению, вернули. Я ходила за ней в милицию. Оперативники были рады не меньше моего…
Через день я позвонила Певцу и попросила разрешения зайти, чтобы принести пальто.
Вернув его с благодарностью, я и не собиралась задерживаться, но он раздел меня, усадил пить чай, который с некоторой ревностью подавала нам какая-то дама, и начал неторопливый и вдумчивый разговор, похожий на собеседование при приеме в какое-то учебное заведение.
Он подробнейшим образом расспрашивал о моих родителях, о бабушке и дедушке. Мне очень помогло, что дама, подававшая нам чай, вдруг вспомнила мою маму, которая ее лечила. И вспомнила даже моего дедушку, о котором ей рассказывала ее мама. После этого отношение ко мне изменилось, но собеседование на этом не прекратилось.
Узнав, что я умею немножко музицировать, певец С внезапной надеждой в глазах усадил меня за рояль, который стоял во второй, музыкальной комнате, отделенной от просторной гостиной высокой аркой. Я попробовала поаккомпанировать ему, но у нас ничего не получилось. Для того чтобы аккомпанировать такому великому певцу, нужно было иметь более серьезные музыкальные способности.
Певец заметно поскучнел и оживился только тогда, когда узнал, что я свободно говорю по-французски. Но оживления хватило ненадолго, и он, о чем-то поразмышляв про себя, продолжал собеседование своим тихим, вкрадчивым голосом, медленно выговаривая слова и глядя мне прямо в глаза. Он словно прощупывал что-то во мне, что-то искал в моих простодушных рассказах.
Я, честно говоря, не была большой его поклонницей. Конечно же, он мне нравился как певец, но не больше, чем его негласный соперник. А больше всех я любила знаменитый бас Максима Дормидонтовича Михайлова.
Он меня заинтересовал больше как мужчина, потому что был в свои пятьдесят с небольшим очень моложав, подтянут, строен, силен и красив.
Но мое сообщение о том, что я недавно разошлась с мужем, было впспринято им с явной настороженностью и неудовольствием. Он на минуту нахмурился и перевел разговор на другую тему.