Прекрасная толстушка. Книга 2
Шрифт:
Когда Тамара уселась с нами ужинать, я глазам своим не поверила. Это была аристократка с изысканными манерами. Она скромно и умно поддержала общий разговор. Оказалось, что и в кино она разбирается, и книгу Дудинцева «Не хлебом единым» прочла. И вообще много читает, потому что вечерами порой заняться нечем… Хороших фильмов мало выходит, в драматических театрах одни и те же пьесы идут годами, а в Большой театр билетов не достанешь… Не ходить же на танцы в ее возрасте…
Николай Николаевич не выдержал и поинтересовался,
— Тридцать два года. Кому не нравится — может перейти на другую сторону улицы.
Николай Николаевич одобрительно кивнул на такой боевой ответ, высказал свое глубочайшее сомнение по по воду цифр, заставив Тамару благодарно потупиться, и тут же предложил свои услуги насчет билетов в любой театр столицы.
— Неужели в любой? — как Золушка, восхищенно взмахнула своими загнутыми ресницами Тамара.
— Не только Москвы, но и области, — расплылся в самодовольной улыбке Николай Николаевич.
«Какие же вы все, мужики, в сущности, дураки, подумала я, только ленивый из вас веревки не вьет».
— Как только дадите сигнал, — он повернулся ко мне, — так на другой день пойдем все вместе в любой театр, включая и Большой. В Большом предлагаю на выбор или любой ряд партера или правительственную ложу.
«Как же, разбежался», хихикнула я про себя.
— Какой вы всемогущий! Вы, случайно, не волшебник? — еще шире распахнула ресницы наша Золушка.
— Нет, я только учусь, — процитировал он известный фильм и покраснел от удовольствия…
«Немного же ты женской ласки в жизни видел, подумала я, если от такой малости таешь как воск…» Я впервые наблюдала его в подобной ситуации как бы со стороны. Мне его даже немножко жалко стало.
Потом мы примеряли якобы только что сметанный сарафанчик, и Николай Николаевич высоко оценил наш фасон. По его глазам было видно, что оценил и фигурку. Эта хулиганка, как бы желая получше рассмотреть себя со всех сторон в зеркале, принимала такие немыслимые позы, что Николай Николаевич аж взопрел, заерзал и не знал куда глаза девать. А Тамарка, прекрасно это чувствуя, приспустила сарафан на плечах и с самым невинным видом спросила у меня:
— Может, плечи чуть-чуть опустим?
— Пожалуй, — глубокомысленно согласилась я, еле сдерживая предательский смешок.
Я поправила ей плечи, распустила пару стежков на спине и подогнула края. «A ведь она права, — подумала я, — грех скрывать такую спину». У нее была красивая спина, сухая, но без единой косточки, без этого женского горба под шеей. Довольно высокая шея мягко переходила в плечи. Глядя на эту спину, трудно было себе представить те тысячи ведер с раствором, которые Тамара перетаскала на стройке.
Но самым большим ее сокровищем была кожа, идеально гладкая, смуглая, несколько даже оливкового оттенка, делающая ее фигуру похожей на статуэтку из бивня
Тамара завертелась еще отчаяннее, стараясь заглянуть себе за спину. И все это с самым невинно-озорным видом, словно девчонка-подросток в кругу своих сверстниц, как бы не замечая Николая Николаевича. Я заметила, как тот, бедняга, украдкой вытер пот со лба.
Потом она удалилась в мою спальню, переоделась в серебряное платье и вернулась прежней Золушкой, скромной и застенчивой. И с этого момента (это было видно невооруженным взглядом) она словно приобрела над Николаем Николаевичем некую магическую власть.
Весь остаток вечера он не отрывал от нее глаз, как завороженный. Не пропускал ни одного слова. Расцветал под ее простодушно-восхищенными взглядами. Принялся рассказывать о своих военных подвигах, сыпал анекдотами, смешными историями. Я его ни разу таким не видела… Даже было немножко неприятно… Я, может быть, даже и расстроилась бы, если б не понимала, как жалка его роль в этом спектакле, который придумала и поставила я. Разумеется, с Татьяной.
Под конец вечера, когда пришло время прощаться, он робко вызвался проводить Тамару. По тому, как он обрадовался, когда Тамара согласилась, я окончательно убедилась, что наш план начинал удаваться.
Машину, как мы с Татьяной и предполагали, Николай Николаевич, направляясь ко мне, на всякий случай отпустил, и потому они с Тамарой пошли пешком, благо теплый и светлый июньский вечер к этому располагал.
Тамара объявилась только через неделю. Она позвонила уже из квартиры Николая Николаевича и сказала с хриплым довольным смешком:
— Девчонки, с меня причитается…
Так мы нейтрализовали Николая Николаевича. Это была первая идея Татьяны, которая оправдала себя.
Но оказалось, что мы старались напрасно. В ежедневных звонках Принца вдруг сделался перерыв на целых пять дней. Я не знала, что и думать, пока он наконец не позвонил.
По его голосу я сразу поняла, что случилось что-то не поправимое… Он долго спрашивал о моем здоровье, о том, как я живу, не беспокоят ли меня наши общие «друзья». Я отвечала односложно, напряженно ожидая, когда же он заговорит о главном — о визе, но он увлеченно рассказывал о том, что его любимая лошадь взяла большой приз в Англии…
— Случилось что-то плохое? — перебила я его.
— Да, — после томительной паузы ответил Принц. — Только я не знаю, насколько…
— Что? — прошептала я.
— В советском посольстве мне сказали, что по представлению компетентных органов вопрос о моей визе откладывается ровно на год…
— Это окончательно? — я закрыла глаза и откинулась на спинку стула, так как стены комнаты поплыли кругом передо мной.
— Я записался на прием во дворец. Этого не стоило делать по очень многим соображениям, но я пошел на это.