Прекрасная толстушка. Книга 2
Шрифт:
— Да, да, я помню такого товарища… — многозначительно хмыкнув, ответил он, и я поняла, что его жена дома.
— Тебе неудобно сейчас говорить? — осторожно спросила я.
— Да, она дома, тебе ее позвать?
— У тебя есть ее телефон?
— У него нет телефона…
— Но адрес же ты знаешь?
— Я, помню, забегал к нему…
— Ладно, давай мне своего галчонка, а ты мне позвони, когда сможешь разговаривать.
С галчонком мы долго трепались о наших диетологических делах,
Славка мне позвонил на следующий день. Он долго расспрашивал меня, зачем мне понадобилась Тамарка, и с большим сомнением выслушал мою неуклюжую версию о том, что у моей заказчицы ремонт и ей требуется опытная штукатурщица.
Славка нехотя дал мне телефон.
— Неужели ты боишься, что я из ревности серной кислотой ей плесну? — со смехом спросила я.
— А кто вас, баб, знает, — угрюмо заметил он.
— Ну, дело прошлое, тебе хоть хорошо с ней было? — осторожненько спросила я.
— В каком смысле? — опешил Славка.
— В постели, — уточнила я.
— Да вроде ничего… Она заводная… А чего ты вдруг заинтересовалась?
— Все-таки интересно, с кем ты мне изменял, — шутливо сказала я.
— Так уж и изменял… У нас с тобой это так было… По-дружески…
— Вроде как чайку попить?
— Не надо так упрощать. Только, насколько я помню, в вечной верности мы друг другу не клялись.
— Шучу я, шучу. Просто мне интересно, какие они — разлучницы…
— Что-то слишком настойчиво ты шутишь… — проворчал Славка. — Ну что тебя интересует?
— Я же тебе сказала: меня интересует, какая она.
— Ненасытная — вот какая. Я каждый раз еле ноги от нее уносил.
— Надо же… — задумчиво сказала я. — А на вид она такая хрупкая.
— Ты хочешь сказать — жилистая? — уточнил он. — Ты меня немножко знаешь… — Он замялся. — Я вроде ничего… Грех жаловаться… А с ней я себя как в том анекдоте про кобылу и воробушка чувствовал…
— Я не поняла, кем ты себя чувствовал в этом анекдоте? — переспросила я.
— Ну не кобылой же… — печально ответил Славка.
Я тут же отзвонила Татьяне, и через день мы отправились к Тамарке на Шаболовку в Дровяной переулок. Она жила в отдельной комнате в деревянном бараке, бывшем общежитии завода «Красный Пролетарий».
Никакого благовидного повода нам выдумать не удалось. Не затевать же настоящий ремонт только для того, чтобы разговор завязать! Да никакого повода и не понадобилось. Увидев нас на пороге своей чистенькой ухоженной комнатки с двумя бутылками портвейна «777», она закричала хриплым прокуренным голосом:
— Манька! А это кого ты привела? После меня с тобой, что ли, лежала? Давайте к столу, а я картошки молодой как раз нажарила. Сейчас мы ее укропчиком посыпем,
Мы с Татьяной с облегчением переглянулись.
Как-то не сговариваясь, мы решили не врать Тамарке и выложили ей всю мою историю с Николаем Николаевичем. Рассказали также о Принце, о том, какие препятствия чинил нам Николай Николаевич.
Под разговоры мы незаметно усидели обе бутылки и Тамарка сбегала в соседний магазин за третьей. Закончив свою исповедь, я замолчала, в ожидании глядя на Тамару.
Та сидела и напряженно смолила свой вонючий «Прибой», гоняя папироску из угла в угол рта. Докурив ее, как раньше говорили «до фабрики», то есть до картонной гильзы на которой была указана марка папирос и фабрика, Тамара с силой раздавила окурок в пепельнице, посмотрела поочередно на меня и на Татьяну и тихо сказала:
— Всю жизнь мечтала стать генеральшей!
— Но он пока еще полковник, — несмело возразила Татьяна.
— Со мной он быстро генералом станет, — убежденно сказала Тамара.
Это была сложнейшая многоходовая комбинация. Для начала я все-таки дозвонилась до Николая Николаевича и попросила его приехать ко мне. Он очень удивился моему звонку, но тут же приехал. Я обращалась с ним тепло, по дружески, и рассказала ему свою историю с Принцем. Не всю, разумеется, а только ее видимую часть. Причем исповедовалась я ему с таким видом, будто он слышит об этом впервые. Временами я внутренне себе аплодировала, на столько искренен был мой рассказ. Поначалу он смотрел на меня подозрительно и настороженно, ожидая от меня любых неожиданностей, вплоть до вилки в горло, но постепенно успокоился и расслабился.
Мне удалось убедить его в том, что я не связываю все свои неудачи с ним. Напротив, я так активно привлекала его в сторонники и в помощники, что в конце концов он начал поддакивать и раздумчиво гмыкать, приговаривая: «Да, черт возьми, ввязалась ты в историю… Даже не знаю, что тут делать… Нужно будет хорошенько подумать».
Дошло до того, что, когда я его спросила, а как он сам — не как государственный служащий, а как человек — относится к этому, он сделал проникновенное лицо и сказал:
— Ты знаешь, Маша, как я к тебе относился, отношусь и буду относиться, какие бы ты глупости ни делала. Мне, конечно, больно потерять надежду когда-нибудь вновь обрести тебя, но счастью твоему я препятствовать не буду никогда. Настоящему счастью, а не какой-нибудь дурости, как было с твоим академиком…
— Спасибо… — сказала я, потупив повлажневшие от благодарности глаза, и подумала про себя: «Черта лысого ты расстанешься со своей надеждой, враль несчастный. Теперь посмотрим, кто кого переврет…»