Прекрасная толстушка. Книга 2
Шрифт:
— Там могут помочь?
— Если захотят. Но там очень недовольны моим поведением…
— Тебе придется извиняться за свое поведение?
— Нет. Это означало бы отказаться от тебя…
— На что же ты надеешься?
— На человеколюбие. Я иду как простой смертный. И если и в канцелярии записали меня на прием, то я вправе надеяться на чисто человеческое участие и монаршую любовь к своим подданным…
— Когда ты туда идешь?
— В среду.
— Я буду молиться за тебя…
— Ты же комсомолка…
— Наверное, уже бывшая, — сказала я. — Никак не соберусь съездить
— А я бывший принц, — попробовал пошутить он.
— Бывших принцев не бывает, — печально сказала я. — Бывшими они становятся только тогда, когда из Вашего Высочества превращаются в Ваше Величество… Но о короле не принято говорить — бывший принц.
— Наверное, ты права… — задумчиво сказал он.
— Еще как права, — сказала я.
Его просто не приняли во дворце. Впрочем, причины бы ли самые уважительные: сперва болезнь, а потом срочный отъезд королевской семьи на отдых для восстановления королевского здоровья.
Кто-то из приближенных ко двору посоветовал Принцу последовать за королевской семьей на курорт и подойти во время отдыха по-родственному. Принц совету не последовал, так как это уже был вопрос чести. Если бы он подошел к царствующей особе по-родственному, то автоматически потерял бы право на свою просьбу.
В бешенстве я позвонила Николаю Николаевичу домой и прямо по телефону, не считаясь с тем, что наш разговор наверняка записывают, обрушилась на него с бессмысленными обвинениями в том, что он испортил мне всю жизнь.
Он долго не мог от меня добиться, в чем же, собственно, дело, но когда я ему наконец рассказала, он, как мне показалось, погрустнел:
— Надо же… — растерянно сказал он. — Среагировали… Тогда действительно плохо… Представление ушло очень давно и никто не надеялся на то, что МИД на него среагирует как надо… — И что же теперь прикажешь мне делать? — прорычала я. — Боюсь, что придется год ждать… Даже если мы отзовем свое представление, то в какое положение мы поставим посла? Он что, должен будет извиниться перед ним? Мол, простите наши органы, которые оказались не столь компетентными, как мы рассчитывали… А мы сами в каком положении окажемся перед МИДом?
— Это и есть твоя благодарность за все хорошее? — печально сказала я.
— Ты жива, ты на свободе, ты живешь в своей квартире и ни в чем не нуждаешься — вот это и есть моя благодарность. Жди, как ждала. И не делай глупостей, чтобы еще хуже не было… Я не один там работаю. Там много разных людей, которым не все объяснишь… Но все равно я посмотрю, что можно сделать… Поняла?
Я промолчала. Мне было нечего ему возразить. Он, конечно же, был прав.
— Ты поняла меня? — с нажимом переспросил он.
— Поняла, — сказала я. — Извини меня… Просто нервы не выдерживают…
— Ладно, ладно, — усмехнулся он, — пей на ночь валерьянку. Кстати, тебе большой привет от Тамары. Она спрашивает, когда в гости зайдешь?
— Как-нибудь зайду, — вздохнула я.
— Позвони, как соберешься, я за тобой машину пришлю.
Пушкин однажды в письме
Как он был прав! Слегка поманили мужика, пощекотали его самолюбие — он и пошел, как слон на веревочке… Так я думала, повесив трубку.
Впрочем, может быть, я была неправа… Может быть, у них возникли настоящие чувства. А то, что они — совершенно очевидно — очень нуждались друг в друге (в сексуальном смысле), ни в коем случае не делало их чувства менее возвышенными чем мои…
А вот моим чувствам выпали серьезные испытания. До самого последнего времени я слепо, вопреки всем доводам разума верила, что все у нас получится, что наша любовь преодолеет все преграды, но после того как Принцу отказали в визе и наша свадьба отодвинулась в лучшем случае еще на год, я потеряла веру в то, что мы когда-нибудь встретимся.
Когда я безоглядно верила в наше счастливое будущее, то не задавала себе никаких вопросов. А теперь, когда утратила веру, тысячи вопросов кружились в моей голове, и ни на один из них я не находила утешительного ответа.
Первый и самый главный вопрос был в том, как он там обходится без меня? Без женщины вообще? В прошлой долгой разлуке он был в трауре и, судя по его письмам, вел замкнутый и аскетический образ жизни. Но теперь траур кончился. Он мне говорил по телефону, что подумывает о работе в качестве собственного корреспондента той же газеты в какой-нибудь крупной европейской стране.
Он возобновил свое председательство в клубе любителей поло. Лошади из его конюшни постоянно участвуют в крупнейших европейских дерби и берут призы. А это слава, успех. А где слава, там и женщины…
Мне было безумно трудно без него во время нашей разлуки. И хоть в моем сердце не было места ни для кого, кроме Принца, хоть я и запрещала себе даже смотреть в чью-либо сторону, тело мое настойчиво требовало своего.
Временами мне снились безумные эротические сны, где я предавалась самому немыслимому разгулу. После таких снов я просыпалась в прекрасном настроении, облегченная, словно действительно побывала ночью в какой-то сексуальной самоволке, убежав от собственного рассудка. И то, что после таких ночей у меня целый день побаливали мышцы бедер и ягодиц, а на простынях я находила пятна неизвестного происхождения, позволяло мне думать, что не так уж и нереальны были мои сны, героем которых был не обязательно Принц…
Я очень переживала на другой день, словно и вправду изменила ему. Но так или иначе, а этот ночной механизм самоспуска избыточного сексуального давления меня здорово выручал.
Как я теперь понимаю, именно он и придавал моей психике определенную устойчивость и позволял контролировать свои желания наяву.
Теперь меня мучил вопрос, существовал ли подобный механизм у Принца? Он был в самом расцвете сил, богат, знаменит, красив или, скажем так, достаточно привлекателен для женщин и темпераментен… У юношей до обретения ими достаточного сексуального опыта подобный механизм, как я знала, существует и называется поллюцией. Но работает ли он у взрослых мужчин?