Прекрасное далеко
Шрифт:
Но я прекрасно понимаю, как себя чувствует Энн. Очень трудно представить, что, возможно, придется от всего отказаться. Мне хочется ни в коем случае не допустить этого.
— А день был просто чудесным, правда?
Легкая улыбка сгоняет тревогу с лица Энн.
— А придут дни и еще лучше.
Энн снова вертит в руках письмо.
— Полагаю, лучше мне со всем этим покончить.
Я предлагаю ей руку, как какой-нибудь придворный льстец.
— Не каждый день мне улыбается счастье присутствовать при
— Благодарю вас, леди Дойл, — отвечает Энн, как будто уже выходит на сцену, под свет прожекторов.
Мы спускаемся вниз. Энн решительно подходит к Бригид и протягивает ей письмо, быстро говоря:
— Бригид, ты не могла бы отправить вот это завтра, утренней почтой?
— Конечно, отправлю, — отвечает Бригид, засовывая конверт в карман фартука.
— Ну вот, теперь с этим действительно покончено.
— Да. Дело сделано.
— Идем! Фелисити хочется сегодня поиграть в карты, а я полна решимости не дать ей обыграть нас всех, как обычно.
Воодушевленные успехом Энн, мы втроем сидим и играем снова и снова, ставя на кон желания вместо шиллингов.
— Я увижу, как ты станешь принцессой Оттоманской империи и мы вместе отправимся в путешествие в Бомбей верхом на слоне!
По большей части выигрывает Энн, но даже Фелисити ничего не имеет против. Она лишь клянется, что это — еще одно доказательство того, что Энн наконец поймала удачу за хвост и что лучше ничего и быть не может.
Глава 33
Проходит несколько дней, но красный платок Картика так и не появляется на ветке ивы. Я беспокоюсь, мне кажется, с ним что-то случилось. Я боюсь, что, когда он вернется, я не смогу помочь ему с его братом. Мне страшно, что он вообще не вернется, а просто отправится в Бристоль и поднимется на борт «Орландо».
От всех этих тревог настроение у меня отвратительное. Мы все уже опозорились, пытаясь ходить задом наперед, как нам предстоит в присутствии ее величества во дворце Сент-Джеймс. Я споткнулась дважды, и я даже вообразить не могу, как вообще это сделать с перекинутым через левую руку шлейфом платья, с опущенной перед королевой головой. От мыслей об этом у меня начинает болеть живот.
Миссис Найтуинг усадила нас за обеденный стол. Перед каждой лежит устрашающее количество столового серебра. Ложки для супа. Вилки для омаров. Рыбные ножи. Ножи для масла. Десертные ложки. Я почти готова увидеть среди всего этого китовый гарпун и, возможно — на тот случай, если мы почувствуем себя совсем не в себе от всего и нам захочется умереть, — даже меч для сеппуку из японских легенд.
Миссис Найтуинг гудит и гудит. Мне очень трудно сосредоточиться, я улавливаю только отдельные фразы. «Рыбная перемена… кости, отодвигаете на край тарелки… пахта, кстати, помогает сохранять мягкость рук леди…»
Видение обрушивается на меня внезапно. Вот только что я слышала голос миссис Найтуинг, а в следующее мгновение время останавливается. Миссис Найтуинг застывает рядом с Элизабет. Глаза Фелисити обращены к потолку с выражением бесконечной скуки. Сесили и Марта тоже замерли…
В дверях стоит Вильгельмина Вьятт, и у нее очень мрачное лицо.
— Мисс Вьятт? — окликаю я.
Оставив своих застывших приятельниц, я иду за ней.
Она останавливается на первой площадке лестницы, но когда я тоже поднимаюсь туда, она проходит сквозь портрет Евгении Спенс и тает, как призрак.
— Мисс Вьятт? — шепотом зову я.
Но я одна. И, кажется, сами стены школы что-то шепчут мне. Я зажимаю уши, но все равно слышу призрачный шепот, приглушенное хихиканье, шипение… Обои с павлинами оживают, глаза подмигивают…
Тонкие буквы, написанные рукой Вильгельмины, появляются на портрете Евгении Спенс: «Дерево Всех Душ. Дерево Всех Душ. Дерево Всех Душ».
Эти слова заполняют весь холст. Шепот становится громче. Я кладу ладонь на портрет и как будто проваливаюсь сквозь него и попадаю в другое время и место.
Я в большом холле, но он совершенно изменился. Я вижу, наверное, мисс Мур в юности, она выглядит очень сосредоточенной. Какая-то девушка с ярко-зелеными глазами улыбается ей, и я узнаю свою мать.
— Мама? — зову я, но она меня не слышит.
Меня здесь нет на самом деле.
С девушками сидит женщина в годах, и ее я тоже знаю. Евгения Спенс. Но ее лицо, которое на портрете выглядит таким суровым, пугающим, сейчас светится добротой. Оно живое, румяное.
Какая-то девочка протягивает ей яблоко, и миссис Спенс улыбается.
— О, спасибо, Хэйзел! Оно очень вкусное, я уверена. А может быть, нам стоит разрезать его и поделить на всех?
— Нет, нет! — возражает девочка. — Это для вас. В честь вашего дня рождения.
— Ладно, отлично. Спасибо тебе. Я очень люблю яблоки.
Малышка, сидящая позади всех, робко поднимает руку.
— Да, Мина? — говорит миссис Спенс.
И я вдруг вижу за чертами малышки взрослую женщину. Вильгельмина Вьятт, волоча ноги, подходит к своей учительнице и тоже преподносит ей подарок — рисунок.
— Что это такое?
Улыбка миссис Спенс гаснет, когда она всматривается в рисунок. Это отличное изображение того самого гигантского дерева, которое я видела в снах.
— Как ты додумалась нарисовать такое, Мина?
Вильгельмина вешает голову от стыда и горя.
— Ну же, не молчи! Ты должна рассказать мне. Ложь — это грех, и она плохо характеризует девочку.
Я слышу скрип мела по доске, когда Вильгельмина медленно пишет:
— Дерево Всех Душ.
Миссис Спенс поспешно забирает мелок из пальцев девочки.