Прелестная сумасбродка
Шрифт:
Наконец Мэри сделала реверанс (колени у нее подгибались) и молча указала герцогу на кресло. Она хотела бы заговорить, но горло у нее перехватило, и с губ не могло сорваться ни звука.
Герцог как будто и не заметил ее жеста.
— Ты очень хорошо выглядишь, — заметил он, — даже несмотря на платье. Не могу поверить, что текстильные предприятия на Британских островах по собственной воле окрашивают ткань в такой цвет!
Мэри не верила своим ушам. Герцог не заговорил ни о приключениях трех девушек в шахте, ни о шуме в йоркширских газетах, ни даже о ее ночном побеге из его постели!
— Это мое лучшее голубое платье, — сдавленным голосом ответила она. — Я… у меня есть второе такое же, зеленого цвета.
Губы Доминика сжались в тонкую линию.
— Не сомневаюсь. Но скоро мы это исправим — я привез с собой из Лондона твой гардероб.
Мэри мгновенно обрела дар речи.
— Я не собираюсь носить ваши платья! — выпалила она. — Как вы смеете! Вы обращаетесь со мной, как… как со шлюхой! Нет, с меня хватит! В Лондоне я проявила слабость, но больше это не повторится. Выкладывайте, что вы там хотели сказать, а затем потрудитесь убраться из моего дома!
Он нахмурился еще сильнее:
— Ты вовсе не шлюха, Мэри, и, пожалуйста, не говори о себе в таких выражениях. Ты — моя невеста, твой отец дал согласие на брак, о помолвке уже объявлено в церкви, и та ночь… гм… одним словом, я считаю, что теперь наши судьбы связаны навсегда.
Мэри зажала уши ладонями.
— Прекратите, я не хочу этого слышать! Вы зря тратите время. Я никогда, слышите, никогда не выйду за вас замуж!
— Это и не нужно.
Наступило молчание.
— Что значит «не нужно»? — осторожно поинтересовалась Мэри.
— Сегодня утром в разговоре с твоим отцом я заверил его, что глубоко уважаю тебя и ценю твои прогрессивные убеждения, — заговорил герцог, глядя куда-то поверх ее головы. — Должен признаться, что в твоих взглядах на брак и в самом деле есть доля истины. Мне не раз приходилось видеть, как рушатся семьи из-за того, что между партнерами нет ни уважения, ни доверия. Многие мои друзья давно расстались бы с женами, если бы не закон и не светские условности. Так что я согласен на твои условия. Поскольку последние… э-э… последние события показали, что и уважения, и взаимного влечения между нами достаточно, я предлагаю тебе жить вместе без церковного благословения.
— Мои условия? — тупо повторила Мэри. Ей казалось, что все это какой-то бессмысленный сон.
— Да, ты же мне все уши прожужжала о том, как тебе противна женитьба. Твой отец утверждает, что для тебя отрицание брака — священный принцип. Он признался, что много раз пытался тебя переубедить — и безуспешно.
Комната закружилась вокруг Мэри, и к горлу подступила тошнота.
— Священный принцип? — Сейчас Мэри была способна только повторять, как попугай, слова герцога.
— Я еще больше уважаю тебя за твою верность убеждениям, — бесстрастным, размеренным голосом продолжал герцог. — Постоянство — прекрасная черта, особенно для красивой женщины.
Он огляделся кругом.
— Что ж, больше говорить не о чем. Собирай вещи и прощайся с отцом. Примерно через час за тобой заедет мой кучер и отвезет тебя в мою нынешнюю резиденцию. Ты, конечно, ее знаешь — это «Вязы».
— Я… я должна жить с вами? — Стены вновь пошли в пляс. — Здесь, в Стоксберри-Хаттоне?
Герцог саркастически взметнул вверх черные брови.
— Пока здесь. Потом вернемся в Лондон. Кроме того, у меня есть еще несколько домов в Англии, вилла во Флоренции, плантация в…
— Я не стану с вами жить! — вскричала Мэри. — Господи, что скажут люди? Ведь мой отец — священник!
— Мы пробудем здесь всего неделю, — ответил он. — Я осмотрю фабрику и шахты, а затем…
Мэри вскочила на ноги.
— Нет, я не могу этого вынести! — взорвалась она. — Вы не увидите в шахте ничего — понимаете, ничего! Этот подонок Хетфилд наверняка сейчас моет и скребет галереи, оттирает стены стиральным порошком и разрисовывает цветочками! А на прядильной фабрике вас встретят работницы, разодетые, как горничные в лучших лондонских домах, спляшут вокруг вас джигу и хором расскажут, как славно им работается под началом у доброго мистера Пархема! А я тем временем буду жить с вами, как какая-то шлю… ну хорошо, как любовница, носить модные наряды, с утра до вечера разбирать ваши проклятые образцы, а отец не сможет людям в глаза смотреть из-за моего поведения!
Герцог рассматривал ее все с тем же непроницаемым лицом.
— Мэри, я просто иду навстречу твоим желаниям. Или ты хочешь отречься от учения достопочтенной Мэри Уоллстонкрафт и выйти за меня замуж?
— Никогда! — без колебаний ответила Мэри. Ведь для нее это означало предать не только любимые идеалы, но и Пенни, и Софронию, и маленького Джонни Кобба, и его несчастную мать, и всех бедняков, ждущих от нее помощи…
— А что будет с Пенни Макдугал и Софронией Стек? — спросила она. — Для них вы тоже придумаете какое-нибудь изуверское наказание?
Уэстермир удивленно посмотрел на нее — о двух других девушках он совсем забыл.
— Ах да, — наконец пробормотал он. — Видишь ли, мы о них почти не говорили. Учитель и доктор, едва вошли, заинтересовались моим микроскопом — до сих пор они видели ахроматический микроскоп только на рисунках в каталогах. Потом я показал им свой новый телескоп… Словом, разговор ушел в сторону.
— Вы говорили о микроскопе? — ахнула Мэри. — Мы здесь с Пенни и Софией не знали, куда деваться от страха, заранее оплакивали свою судьбу, а вы, оказывается, обсуждали новейшие достижения науки и техники!
— Все трое пообещали мне присматривать за дочерьми, — бесстрастно продолжил герцог, — и не подпускать их к шахтам. Деталей мы не обсуждали. Меня интересовал в первую очередь твой отец, а не остальные двое.
— И вас нисколько не волнует, что будет с моими подругами?
— Говорю же тебе. — нетерпеливо хмурясь, ответил Доминик, — Стек и Макдугал обещали за ними присматривать и держать подальше от шахт и фабрики. И от всех остальных мест, где они могут устроить дебош. Впрочем, поскольку ты в этой троице заводила, все мы согласились, что достаточно увезти тебя — и проблема решится сама собой.