Прения сторон

Розен Александр Германович

— Вам дарована жизнь, — сказал Ильин, — не шутите с ней. Бо-бо? Вы боитесь жизни. Но на этот случай нет никакого лекарства. Единственное, что я вам могу посоветовать, — это жить.

— Говорят, там перед выходом на волю индивидуальные беседы, даже разрешается понемножку волосики отращивать. Привыкать. Это тоже из макарычевского корана… Но до этого далеко…

— Да, далеко, — сказал Ильин жестко.

Пора было заканчивать свидание, Ильин видел, что Самохин устал от встречи, от необычных слов, от всего того, что создавало иллюзию свободы. Когда они еще встретятся,

а в памяти только и останется недовольство друг другом, непримиримость, а может быть, и враждебность.

— Вы мне пишите, — сказал Ильин. — Помните, что я ваш адвокат…

— Ну, ну, — Самохин зябко передернул плечами. — Какой уж теперь адвокат…

Ильин открыл дверь, и а это время Самохин спросил:

— А Туся?

— Что?

— Вы ее увидите?

— Нет. Ей сообщат. Наверное, уже сообщили.

— Да, да, конечно, — сказал Самохин и улыбнулся.

После раскаленной улицы дома был рай — прохлада, сквозняки, Иринка в новом воздушном платье без рукавов и таком коротеньком, что казалась в нем совсем школьницей.

— Звонили Глаголины: Тамара Львовна вернулась из отпуска, и по этому поводу там суаре, я — за, все-таки кислород, а ты?

«Но больше никаких разговоров о деле Самохина, — подумал Ильин и еще раз мысленно повторил: — Точка, я этим больше не занимаюсь».

У Глаголиных, как всегда, было людно, какие-то молодые люди, может быть, будущие светила, а может быть, и нынешние, альпинист с женой, пившие неразбавленный спирт, и академик, известный всему миру, называвший Тамару Львовну «наша козочка», и, конечно, Дунечка со своим отставным моряком. Дунечка вертелась вокруг Тамары Львовны, поминутно накрывала ей плечи старинным платком, наливала вино, разбавляла водой, и все это с таким видом, словно ухаживала за больной.

Иринка сразу оказалась втянутой в водоворот гостей, схватила крошечный бутерброд и убежала в соседнюю комнату, где Жорж наигрывал на гитаре, изображая известного иностранного гитариста: «Я люблю тебя, Москва, я люблю тебя, Москва». Действительно, было очень похоже.

Ильин устало пил рислинг и машинально выпил два больших бокала.

— Не напивайтесь, пожалуйста, — сказала Тамара Львовна. — Мне хочется с вами поговорить.

— Напиваться? — спросил Ильин. — Исключено.

— Вы вообще не пьете? — встряла Дунечка.

— Вообще пью, — мрачно сказал Ильин. — Алкоголь — мой друг. Напиваюсь до бесчувствия. Такой мой вызов обществу. Годится?

— Мне годятся ваши шутки, — сказала Дунечка серьезно. — Характер шуток вообще влияет на образ мышления. Что, моя дорогая, что, моя хорошая? — вскинулась она, заметив, что Тамара Львовна встала.

— Разрешите, — сказала Тамара Львовна холодно. — Евгений Николаевич, выйдем отсюда.

Вышли в сад, и Ильин спросил:

— Неужели же она все время здесь?

— Кто, Дунечка? Нет, конечно… Но часто, слишком часто… Она хочет выйти замуж за моего сына.

— За Жоржа? — глупо переспросил Ильин. — Но ведь она, кажется, замужем…

— Кажется, она развелась, в последнее время от меня многое скрывают, считают, что я чокнутая. И вы тоже так считаете. Ладно, все это мелочи, по мне — пусть выходит за Жоржа. Но, кажется, она не в его вкусе…

— Мне тоже так кажется, — сказал Ильин.

— Наверное, вы догадываетесь, что

я хотела поговорить с вами не о том, каких женщин предпочитает мой сын. Значит, так: считается, что я вернулась из отпуска, была не то в Гаграх, не то еще где-то там, но все это чепуха. Переутомление, неожиданный отпуск — вполне во вкусе таких дур, как Дунечка. Знаете, чем она раньше, до своей социологии, занималась? Делала шляпки. И совсем неплохо. А теперь она всерьез пишет мою биографию, да еще в каком-то «социологическом разрезе». Только у настоящих дур это и получается всерьез. Но перед вами мне нет никакого смысла притворяться ученой дамой, ищущей забвения от Москвы. По-настоящему счастлива я бывала только в Москве. Вы еще никому не говорили, что видели меня сегодня в суде? Ну и отлично. Вы там так были заняты, что я не смогла вас предупредить. А после я помчалась к Тусе. Понимаете?

— Да, кажется, начинаю соображать, — сказал Ильин, вспоминая туфли на платформе, кукольное личико, умелый грим.

— Я бы увез вас в Венецию, — послышался голос Жоржа из дома. — Я член профсоюза, и у нас есть путевки.

Тамара Львовна недовольно поморщилась:

— А, да не слушайте вы всю эту чепуховину… Венеция! Все дело в том, что Тусе неоткуда ждать амнистии…

— Но ведь ее и не привлекали, — сказал Ильин. — У нее железное алиби.

— Я бы не могла жить ни в Венеции, ни в Ленинграде, — сказала Иринка, явно кокетничая. — Слишком много воды…

— Конечно же, у нее это самое алиби, — продолжала Тамара Львовна. — Но не в алиби дело. Туся страдает. Чуть было не сказала: «Моя подзащитная…» А что, было бы справедливо! Если у Самохина адвокат, должен он быть и у Туси. Может быть, каждому человеку нужен свой адвокат?

В доме запели «На безымянной высоте». Слышался голос Жоржа, не сильный, но очень чистый, и казалось странным, что этот голос принадлежит человеку, который всегда кривляется. Жоржу подпевал отставной моряк, а в паузах слышалось Иринкино щебетанье.

— На безымянной высоте… — повторила Тамара Львовна.

— И что же Туся? — спросил Ильин, прислушиваясь к тому, что делается в доме. — Вряд ли она будет ждать Самохина…

— Да, я думаю, что навряд ли.

— Она работает? — спросил Ильин. — Как-то не могу представить ее жизнь.

— Живет… Сейчас у нее… бюллетень. Приходят какие-то родственники, так, десятая вода на киселе. Отец даже на процессе не был, у него теперь новая семья, кажется, под Оренбургом.

— Может быть, ничего и не знает?

— Может быть. Еще есть какие-то подружки, но что за подружки, им сенсация интересна! Есть еще Генина бабушка.

— Генина? — переспросил Ильин. — А, ну да, да, конечно, конечно… И что же?

— Ну, бабушка — та всей душой ненавидит Тусю. Подозревает черт знает в чем. Да не она одна… Действительно, эти «платформы» и реснички… Даже в день приговора! Но тут я подошла к ней, и мы вместе поплакали.

Ильин промолчал. «Поплакали…» Как-то это слово совсем не вяжется с Тамарой Львовной. Хотя, впрочем, кто знает!.. Много есть такого, о чем никто не знает. Год назад он бы не смог поверить, что между двумя судебными заседаниями будет мчаться на почту и там, в дикой духоте, ждать коротенькую записку… А сейчас… сейчас его мучают голоса в доме и Иринкино щебетанье.