Прерванная юность
Шрифт:
Немцы приближались ощетинившейся штыками цепью к напуганной женщине с ребенком. Здоровый молодой мужчина с винтовкой наперевес шел в цепи прямо на них. Анна прикрыла одной рукой глаза сыну, другой обняла за плечи и, как завороженная, смотрела на кончик нож-штыка, на котором так мирно отражался дрожащий солнечный зайчик.
Немецкий солдат, не доходя несколько метров до них, указал винтовкой вдаль и крикнул:
– Los! Schnell!
Анна с сыном пошла вперед.
Вражеские пехотинцы выдавили людей на большак, сбили в большую толпу и погнали на станцию Тайцы, как разношерстное
На привокзальной площади от толпы отделили красноармейцев и пожилых мужчин, отвели в сторону. Женщины и дети остались стоять на месте. Первое оцепенение у людей прошло, они осматривались и некоторые переговаривались.
Анна только сейчас заметила, что у нее за спиной висит самодельный рюкзак. Небольшой чемоданчик с вещами Олега потерялся при обстреле - где и когда не заметила даже. В простом мешке с приделанными к нему веревочными лямками лежали белье Анны Максимовны, хлеб, вареный картофель и кусочек свиного сала. Все, что успела собрать, когда спешно покидала дом.
– Что с нами будет теперь?
– робко спросила какая-то молодая женщина.
– На что им бабы с детьми?
– громко ответили из толпы, - подержат и распустят по домам!
– Ага, отпустят и скажут: "Простите", - насмешливо пробурчала Анна Максимовна.
– Нет, уж пристроят куда-нибудь или работать заставят.
– Взрослых пускай забирают, а детей отпустили бы, ироды, - сказала пожилая женщина рядом с Анной.
– Да, куда пойдут они без матерей?
– возразила Анна Максимовна.
– Уж лучше вместе мыкать горе, все под присмотром останутся.
– И то верно, голубушка, но смотреть больно, как страдают дети. Скорее бы решали с нами, а то сил нет стоять на ногах.
Вскоре пришел какой-то чин и через переводчика сообщил:
– Мы не воюем с мирным населением. В целях сохранения ваших жизней завтра эвакуируем от фронта в тыл.
Затем составили какие-то карточки на каждого, женщин и детей осмотрел врач, что-то записал в них.
Потом людей вывели на дорогу и под конвоем погнали к колхозному амбару. В просторном сарае оставили до утра. Продуктов не дали, только поставили ведро воды на всех. Каждый достал на ужин, что прихватил с собой. Анна накормила Олега, притащила охапку соломы, сваленного в углу сарая и приготовила ложе для себя и сына.
– Привыкай, сынок, теперь мы не дома. Где укажут, там и хата для нас.
Утром всех построили, повели по дороге на запад. На марше убежать невозможно: позади и по сторонам колонны охранники с винтовками, укрыться в лесу было немыслимо. Очень тяжело было женщинам с маленькими детьми. Они выбивались из сил, но не спускали с рук малышей.
Олег невозмутимо шагал рядом с матерью, казалось, его не брала усталость. Анна благодарно похлопала мальчика по плечу:
– Терпишь, сынок, молодец, не всегда нас будут гнать, как стадо, когда-то придет конец пути.
Какой-то добрый человек с подводой, который повстречался, когда проходили деревней, развернул лошадь и загнал ее в толпу. Затем сунул вожжи одной женщине с ребенком на руках и сказал:
– Вот, возьмите. На телегу посадите детей, все легче
– Как же ты без лошадки теперь?
– спросил кто-то.
– Все едино отберут ее немцы, как гужевой транспорт, а так послужит своим!
– крикнул издали мужчина. Охранники не возражали, и на телегу усадили самых маленьких детей. Олегу места не нашлось на ней, хватало малышни, поэтому он, как и дети постарше, шагал самостоятельно.
По пути колонну останавливали на десять минут для отдыха и снова гнали вперед. Немцы не кормили, и только хозяева дворов, где останавливались на ночлег, варили картофель и давали людям. Анна удивлялась, как они выжили в трехдневном переходе. В деревне Голенищеве Псковской области немцы вызвали старосту. Пять женщин передали ему, чтобы распределил по домам для проживания. Вместе с ними оказались трое детей. Колонна отправилась дальше.
Анна с Олегом, еще четыре женщины, мальчик и девочка остались стоять напротив невысокого тощего мужчины средних лет, который долго буравил колючим взглядом притихших людей. Затем он громко вздохнул и заговорил:
– Ну куда я вас определю для житья? Сами пухнем c голодухи, не ведаем, как дотянуть до нового урожая. Не по нашему достатку гости.
– Так пристрели нас из ружья. Дешевле будет!
– Анна зло смотрела на мужчину. Староста помолчал, тоже наблюдая за молодой женщиной, потом резко ответил:
– Язык твой прежде ума рыщет, беды ищет! Кто такую возьмет к себе?
– Остерегаться нужно молчаливых людей, слыхал такую мудрость?
– На словах, как на гуслях, посмотрим, как на деле!
– мужик больше не стал препираться с женщиной.
– Ладно, идем, определю по хозяевам, а там, как знаете.
Анна Максимовна и Олег вошли в большую горницу и остановились у двери. За обеденным столом у окна сидел высокий и немолодой мужчина, рядом стояла миловидная женщина, а за перегородкой слышались голоса детей. Черноволосый мужчина смотрел удивленно на гостей и молчал.
– Вот, на постой определили к вам. Меня зовут Анной, а это - мой сын, Олег. Здравствуйте, добрые люди.
– Ну раз приставили к нам, то против власти не попрешь!
– сказал хозяин.
– Меня зовите Трофимом, мою супругу - Марфой, а за печкой возятся наши внучки, Маша и Дарья. Угол вам отведем в избе за занавеской, топчан соорудим. А вот, как столоваться думаете? Самостоятельно, или платить желаете за наш хлеб?
– Я бы отработала, если кормить станете, - тихо сказала Анна.
– Понятно, что в рот, то спасибо!
– Да вы проходите к столу, садитесь, что у порога стоять, - пригласила Марфа.
– Поди, устали с дороги.
Хозяева кормили постояльцев всю зиму. Они варили на всех картофель, давали по куску хлеба и стакану молока. Анна носила из колодца воду, мыла в доме полы, стирала белье, старалась отработать хлеб. Но с приходом весны 1942 года хозяин предупредил:
– В углу не отказываем, а вот питайтесь теперь сами. Клок земли выделим, семенной картошки дадим. Что вырастите, то и съедите, а нам деток поднимать надо, самим есть хочется тоже. Уж не обессудьте, а просите помощи у новой власти, раз определила в наше село.