Преследование праведного грешника
Шрифт:
— Но есть и еще одно объяснение, почему Энди Мейден защищает жену, — наконец заговорил Сент-Джеймс.
— И какое же?
— Он может защищать ее по другой причине. Худшей из возможных причин, собственно говоря.
— Дербиширская Медея? — усмехнулся Линли. — О господи. Кошмар какой-то. Матери в основном убивают детей в более раннем возрасте. И в данном случае очень сложно было бы придумать подходящий мотив.
— Медея могла бы с тобой поспорить.
В те времена, когда семья еще жила в Лондоне и Николь частенько сбегала из дому, Нэн Мейден не поверила бы, что наступит день, когда она будет желать чего-то столь
То, что Николь пропадала на улицах Лондона, неизменно усиливало тревогу, испытываемую Нэнси. На лондонских улицах могло случиться все, что угодно. Юную девушку могли изнасиловать, увлечь в адский мир наркотиков, побить или изувечить.
Лишь одного возможного последствия своенравных уходов Николь Нэн никогда не рассматривала того, что ее дочь могут убить. Сама эта мысль казалась немыслимой. Не потому, что девушек никогда не убивали, а потому, что мать не представляла, как будет жить, если это случится с ее дочерью.
И вот это случилось. Причем не в те беспокойные годы, когда юная Николь боролась за самостоятельность, независимость и за то, что она называла «правом на самоопределение, мама. Мы ведь живем не в средние века, ты же понимаешь». И не в тот мучительный период, когда требования, предъявляемые ею к родителям — начиная от чего-то простого и конкретного вроде нового компакт-диска и кончая чем-то сложным и расплывчатым вроде личной свободы, — являлись, в сущности, скрытой угрозой исчезнуть на день, неделю или месяц, если выдвинутые требования не будут удовлетворены. Нет, это случилось сейчас, когда она стала взрослой, когда даже предположение о том, что можно запереть ее под замком или заколотить гвоздями окно в ее комнате, стало не просто немыслимо, но и не нужно.
«И все-таки именно так мне и следовало поступить, — рассеянно подумала Нэн. — Запереть ее, привязать к кровати и не спускать с нее глаз».
«Я знаю, чего я хочу, — не раз слышала она от Николь за все эти годы. — Тут и говорить больше не о чем».
Нэн слышала эти слова в голосе семилетней дочери, которая хотела Барби, дом Барби. машинку Барби и все возможные наряды, какие только можно было натянуть на эту неправдоподобно стройную пластмассовую куклу, ставшую миниатюрным символом женственности. И в криках двенадцатилетней дочери о том, что она не переживет и дня, если ей не позволят пользоваться косметикой, носить чулки и туфли с четырехдюймовыми каблуками. И в мрачном голосе пятнадцатилетней дочери, которой хотелось личный телефон, роликовые коньки и каникулы в Испании без опеки любящих родителей. Николь всегда хотела получить желаемое немедленно. И множество раз за ее жизнь родителям казалось гораздо проще дать ей это желаемое, чем терзаться потом ее однодневным, недельным или двухнедельным отсутствием.
Но сейчас Нэн всем сердцем хотела, чтобы ее дочь просто-напросто в очередной раз убежала из дому. Она чувствовала на себе огромное бремя вины за то, что в один из очередных дерзких побегов Николь из дома, измученная до предела неизвестностью и переживаниями о судьбе сбежавшей дочери, она вдруг на мгновение подумала, что было бы, наверное, лучше, если бы Николь умерла еще в младенчестве.
Стоя в прачечной
Их французский шеф-повар всегда считал Николь привлекательной — впрочем, как и все остальные мужчины, — и девушка не оставила без внимания заинтересованный блеск его глаз. Благодаря своему природному дару Николь завладевала вниманием мужчин, не прилагая никаких усилий. Она даже не пыталась соблазнять их, проверяя свои чары. Просто от нее исходило особое излучение, воспринимаемое только мужчинами.
Когда Николь была ребенком, Нэн тревожилась, думая о сексуальной привлекательности дочери и о той цене, которую ей придемся за это заплатить. Когда Николь стала взрослой, Нэн поняла, что эта цена наконец заплачена.
«Задача родителей — вырастить детей такими, чтобы они смогли стать независимыми зрелыми людьми, а не клонами, — заявила Николь четыре дня назад. — Мама, я сама отвечаю за свою судьбу. Моя жизнь тебя совершенно не касаемся».
Почему дети говорят такие вещи? Неужели они думают, что сделанный ими выбор или достигнутый ими результат не затрагивает других людей? То, как складывалась жизнь Николь, глубоко волновало ее мать — просто потому, что она была ее матерью. Ни одна женщина, родившая ребенка, не может не задумываться о будущем своего драгоценного чада.
И вот теперь ее дочери не стало. Боже милостивый, никогда больше Николь не ворвется в дом, приехав на каникулы, никогда она не вернется из похода по вересковым пустошам, никогда не вбежит в гостиную, размахивая набитой продуктами хозяйственной сумкой, никогда не прибежит со свидания с Джулианом, со смехом рассказывая о том, что они делали. Ее милая, беспокойная, непослушная девочка действительно умерла! Боль железным обручем стиснула грудь Нэн. Она не представляла, как сможет выдержать эту муку. И потому занималась тем, чем всегда занималась, когда ее охватывали невыносимые чувства. Она погружалась в работу.
Заставив себя отнять блузку от лица, Нэн вернулась к своему занятию. Она убирала из прачечной еще не выстиранные вещи дочери, словно хранившийся в них живой запах мог помешать неизбежному принятию смерти Николь. Нэн собрала по парам носки. Сложила джинсы и свитера. Аккуратно расправила на блузках все складки, свернула трусики и подобрала к ним соответствующие лифчики. Наконец она засунула все вещи в принесенные с кухни пластиковые пакеты. Потом старательно заклеила их скотчем, запечатав запахи своего ребенка. Забрав эти пакеты с собой, Нэн вышла из прачечной.
Сверху доносились размеренные шаги Энди. Нэн услышала их, бесшумно проходя по тускло освещенному коридору нижнего этажа мимо номеров постояльцев. Энди безостановочно расхаживал по своему уютному кабинету — от маленького мансардного оконца к электрокамину и обратно. Он удалился туда после отъезда полиции, сказав, что начнет немедленно просматривать свои дневники на предмет выявления тех, кто желал бы свести с ним старые счеты. Но похоже, за все это время он так и не начал поиски, если, конечно, не читал дневники на ходу.