Преступный режим. «Либеральная тирания» Ельцина

Хасбулатов Руслан Имранович

Именно этот «первый год реформ» прочно привязал страну к продовольственному импорту, объем которого ныне превышает 50%. Открывая широко границы для иностран­ного импорта продовольствия, Законодатель в 1991 году преследовал две задачи: первая — обеспечить население продуктами питания в необходимых масштабах, не допус­кая снижения потребления высококачественным продо­вольствием даже в сложные времена; вторая задача — дать необходимое время правительству для подведения рефор­маторской базы, в том числе в области сельского хозяйства; для создания всей инфраструктуры, в том числе финансо­во-кредитной, правительство же дало импульс для исполь­зования импорта продовольствия как широкий и надежный канал быстрого обогащения узкого слоя дельцов и мошен­ников. Вот здесь — ответ на вопрос о том, почему ежегодно расширяются поставки продовольствия в страну и почему снижается вес отечественного продовольствия в структуре потребления населения.

Страну захлестнул вал импортного продовольствия, мо­лочных продуктов, овощей, фруктов и пр. Ну а отечествен­ное аграрное хозяйство, которое было мгновенно лишено доступа к кредитам, займам и т.д., «задохнулось» уже в этот самый 1992 год. И если оно не «сдохло» окончательно — то в силу того, что мы, в Верховном Совете, шли на самое упор­ное «сопротивление» такого рода ельцинско-гайдаровским «реформам», внося в них «на ходу» существенные измене­ния — чтобы это наше отчаянное сельское хозяйство «не протянуло ноги» еще в том же злосчастном «гайдаровском реформаторском» году.

При этом лицензии на ведение операций с импортом иностранного продовольствия и многочисленные кон­тракты стали мощным источником стремительного обо­гащения всевозможных дельцов и авантюристов. С этого «реформаторского правительства» началась великая эпоха разграбления страны — за границу стало буквально выка­чиваться почти все национальное богатство, в то время как стремительно сокращалось производство готовых изделий, особенно продукции машиностроения. Резко ухудшилась структура экспорта. Так, если в 1980—1991 годах в структу­ре российского экспорта на сырье и полуфабрикаты прихо­дилось 65%, на готовые изделия, включая изделия машино­строения — 35%, — то в последующие годы эти отношения приобрели еще более неблагоприятные размеры. В общем, эта структура еще в советские времена отражала преобла­дание сырьевого фактора во внешних связях экономики СССР с мировым хозяйством, ее «незрелую» производст­венно-экономическую и отраслевую структуру (в развитых сопоставимых странах соотношения противоположные). Но лишь за 1 год безраздельного «царствования» в России правительства Ельцина — Бурбулиса — Гайдара, указан­ное соотношение в российском экспорте стало следующим: вывоз готовых изделий с 35% сократилось до 11%, сырья — возросло до 89%. По расчетным данным некоторых специа­листов из Академии внешней торговли Министерства внеш­них связей, которые были мне представлены, реальные соот­ношения этих двух товарных групп в российском экспорте были следующими: экспорт готовых изделий — 7%, сырья и полуфабрикатов — 93%. Дело в том, что в статью «экспорт» включались разного рода станки, какие-то тяжелые метал­лические изделия и оборудование, которое, однако стало за­купаться иностранными предприятиями по таким низким ценам, что оно вывозилось в огромных количествах... для переплавки на металл.

Они, эти «реформы Ельцина — Гайдара», по своему со­держанию были классическими контрреформами и не со­держали созидательного начала в своем разрушении. В них содержались не случайные органические пороки.

Идеология ельцинских реформ — чертики, выскочившие из вашингтонского консенсуса

Обреченность намеченных реформ правительством Ель­цина мне стала совершенно очевидной вскоре после того, как я ознакомился подробно с основными программными документами, представленными мне Егором Гайдаром после завершения работы Съезда. По мере того как я ознакомил­ся с этими документами, становился ясным искусственный характер задуманных мероприятий, отсутствие какой-либо основы для их проведения (частной собственности, банков­ской системы, рыночной инфраструктуры, соответствующе­го законодательства и т.д.). И более того, я ловил себя на мысли, что уже приходилось читать аналогичные тексты или очень близкие к нему по содержанию материалы. Вспомнил: «Это же рекомендации группы американских экономистов, известные как «Вашингтонский консенсус»!». А «познако­мился» я с ними, когда один из моих аспирантов из какой-то страны Латинской Америки принес мне на кафедру (заведо­вал кафедрой Мировой экономики и международных эконо­мических отношений) из своего посольства этот увесистый «документ» незадолго до начала работы I Съезда народных депутатов в мае 1990 года. История возникновения вкратце такова.

Все 80-е годы развивающиеся страны, особенно латино­американские, находились в сильнейшем долговом кризисе. МВФ и Вашингтон предпринимали все возможные меры, чтобы вывести континент из кризиса, как регион особых ин­тересов Америки. Был, в частности, утвержден специальный «план Брэйди» (по имени министра финансов США), пред­полагающий мощную финансовую помощь этим странам, списание большей части долгов, либерализацию торговли и т.д. Ничто не помогало — страны континентов все глубже вползали в трясину финансового и экономического кризи­са. Вот тогда и появился на свет этот самый пресловутый «Вашингтонский консенсус» (в начале 1990 года). Автором программы был профессор Джон Уильямсон из Института мировой экономики Гарвардского университета.

«Вашингтонский консенсус», как программа, был пред­назначен именно для этой, латиноамериканской группы стран, находившихся в безнадежной долговой зависимости, и главной ее задачей было достижение такой стабилизации, которая обеспечила бы возврат долгов американских бан­ков. Этим странам и было предложено принять Програм­му — «Вашингтонский консенсус». Она называлась про­граммой структурной перестройки их экономик и включала 10 пунктов. Это следующие:

• приватизацию;

• финансовую дисциплину;

• реориентацию государственных расходов;

• реформу налогообложения;

• финансовую либерализацию;

• торговую либерализацию;

• достижение конкурентоспособности валютных кур­сов;

• ценовую либерализацию;

• открытие границ для прямых иностранных инвести­ций;

• укрепление имущественных прав собственников.

Программа не дала позитивных результатов странам Латинской Америки, их трудности только усугубились в результате попыток применить положения «консенсуса» к экономическим преобразованиям в их странах. Это отмече­но в международных организациях, в том числе в Докладах ЮНКТАД. Ни единого шанса на успех она не могла иметь, примененная в России. Это и вызвало мою огромную трево­гу за будущее страны. Много раз я говорил об этом Ельцину, Гайдару, Бурбулису, с трибуны Верховного Совета, в своих статьях и выступлениях того времени... Вот ответ на вопрос, который мне задают до сегодняшнего дня: «Когда и по ка­кому вопросу у вас начались разногласия с Ельциным? — По вопросам экономической политики,» — отвечаю.

Вот этот «документ» и привезли в Москву сразу же после подавления Верховным Советом путча (ГКЧП-1) амери­канские «эксперты», возглавляемые Джерри Саксом, весьма посредственным экономистом (я беседовал с ним часа два и могу судить о его знаниях достаточно квалифицирован­но). Предполагаю даже, что и Ельцина ввели в заблуждение Гайдар, Бурбулис, Чубайс и К°, — дескать, «зачем вводить президента в детали?». Во всяком случае, он был удивлен, когда я рассказал ему всю историю с программой вашинг­тонский консенсус». Но, видимо, они сумели его успокоить, Ельцин упорно продолжал настаивать на верности «избран­ного курса» — даже тогда, когда всему миру был очевиден крах «консенсуса» — везде, где пытались его осуществить. Конечно, «программа» являлась мощным инструментом МВФ, ее курировал исполнительный директор МВФ, Ми­шель Камдессю. Я с ним встречался, впечатления как знаю­щего финансиста-банкира мирового масштаба он на меня не произвел.

А в России в 1992 году дело не дошло до открытых мас­совых антиправительственных бунтов населения по всем регионам в силу исключительно одного обстоятельства — публичной деятельности Верховного Совета, который, не­смотря на яростное сопротивление президентско-правительственной стороны, взял на себя задачу корректировки самых опасных последствий ельцинско-гайдаровской «шо­ковой терапии». Отметим, кстати, и то, что сам широко рас­пространившийся термин «шоковая терапия» принадлежит польскому премьеру Бальцеровичу, который первоначально принял указанную гарвардскую «Программу» и попытался ее внедрить, но быстро отказался от нее, просчитав гибель­ные последствия. В результате, «большая приватизация» в Польше началась спустя более 10 лет после того, как эта страна приступила к радикальным реформам (в период вто­рого президентского срока социалиста Александра Квасьневского) в 2000 году. Таким образом, «Вашингтонский консенсус» не был реализован в полном объеме ни в одной стране мира, кроме России.

Все это умалчивается до сегодняшнего дня, даже в трудах ученых-экономистов, что представляется для меня загадкой. Хотя все это подробно анализировал в своих фундаменталь­ных работах (см.: Мировая экономика. М., 1994; Мировая экономика. Т. 1-2. М., 2001; Мировая экономика и между­народные экономические отношения. Под ред. Р.И. Хасбу­латова. Т. 1-2. М., 2006). Негативные результаты эффекта применения методологии «Вашингтонского консенсуса» для экономики переходных стран, а также развивающихся стран, стали отмечать авторы международных исследований в рамках ООН, начиная уже с нового тысячелетия (Доклады Экономического и Социального Совета ООН, ЮНКТАД, ПРООН). Но как это ни странно, основные положения «Ва­шингтонского консенсуса» профессора Уильямсона и доны­не доминируют в российской экономической политике.