Превосходный случай (старая орфография)
Шрифт:
«Дло ясное — Бовель умираетъ — подумалъ Раменъ — и если я сегодня не окончу нашихъ условій и не подпишу завтра контракта, то все пропало!»
— Мои добрый другъ, сказалъ онъ вслухъ, замтивъ, что больной сильно утомился и, едва переводя духъ, лежалъ на спин: — вы представляете жалкій примръ крайностей, къ которымъ ненасытное желаніе прибыли увлекаетъ человческую натуру. Скажите, не грустно ли видть Маргариту, врную и преданную прислужницу, которая вдругъ превращается въ гарпію, — по поводу завщанія? Не прискорбно ли слышать, что адвокаты, по вашему выраженію,
— Раменъ, простоналъ старикъ, всматриваясь въ лицо своего гостя, съ желаніемъ проникнуть, что кроется въ душ его: — мн кажется, что ты опять начинаешь заговаривать о пожизненной аренд. Я знаю, что теб этого хочется.
— Превосходный другъ мой, если у меня и есть подобное желаніе, такъ потому собственно, что я хочу вывести васъ изъ мучительнаго положенія.
— Я увренъ, Раменъ, въ душ своей ты полагаешь, что я умираю, простоналъ Бовель.
— Съ моей стороны было бы безразсудно имть такое предположеніе. Вы умираете?! Я готовъ доказать какъ, что вы никогда еще не наслаждались лучшимъ здоровьемъ. Во первыхъ, вы не чувствуете никакой боли.
— Почти никакой, исключая только ревматической, болзненнымъ голосомъ произнесъ Бовель.
— Ревматической! но скажите, умиралъ ли кто нибудь отъ ревматизма? и если только это все….
— О нтъ, это не все, прервалъ старикъ съ величайшей раздражительностію:- напримръ, что ты скажешь о подагр, которая съ каждымъ днемъ поднимается выше и выше.
— Конечно, подагра — дло не совсмъ пріятное; но если больше нтъ ничего….
— Почтя больше ничего! рзко прервалъ Бовель:- разв только одышка, которая иногда едва даетъ мн возможность дышать, и страшная боль въ голов, которая ни на минуту не даетъ мн покоя. Но если ты, Раменъ думаешь, что я умираю, то ты сильно ошибаешься.
— Безъ всякаго сомннія, мой добрый другъ, безъ всякаго сомннія. Но не лучше ли оставить это и поговорить о пожизненной аренд. Положимъ, что я предлагаю вамъ тысячу франковъ въ годъ.
— Сколько? спросилъ Бовель, устремивъ свои взгляды на Рамена.
— Извините, извините меня, я ошибся: я хотлъ сказать дв тысячи франковъ въ годъ, поспшно возразилъ Раменъ.
Бовель закрылъ глаза и, по видимому, впалъ въ тихій сонъ. Лавочникъ кашлянулъ; больной не шевелился.
— Господинъ Бовель!
Отвта нтъ.
— Прекрасный другъ мой!
Глубокое безмолвіе.
— Вы спите?
Продолжительное молчаніе.
— Что же вы скажете о трехъ тысячахъ франковъ?
Бовель открылъ глаза.
— Раменъ, сказалъ онъ голосомъ наставника: — ты совершенный глупецъ: разв ты не знаешь, что этотъ домъ приноситъ мн четыре тысячи?
Въ этихъ словахъ заключалась чистйшая ложь, и лавочникъ зналъ это, но онъ имлъ свои причины принять ихъ за сущую правду.
— Праведное небо! воскликнулъ онъ съ видомъ совершенной невинности: — кто могъ подумать это, въ то время, какъ жильцы постоянно бгутъ отсюда! Ну такъ что же, четыре
Бовель еще разъ закрылъ глаза, пробормоталъ: «нтъ! это обыкновенный годовой доходъ — совершенные пустяки!», сложилъ на грудь руки и, повидимому, располагалъ спокойно заснуть.
— Вотъ никакъ не полагалъ встртить въ немъ такого дальновиднаго длового человка! сказалъ Раменъ, съ видомъ изумленія; но, къ несчастію, всемогущая лесть не помогла ему и на этотъ разъ. — Такого проницательнаго человка! продолжалъ онъ, украдкой бросая взглядъ на старика, который оставался въ неподвижномъ положеніи. — По всему видно, что онъ хочетъ вытянуть изъ меня еще полъ-тысячи франковъ!
Раменъ сказалъ это такимъ голосомъ, какъ будто пять съ половиною тысячъ франковъ уже были предложены и какъ будто они составляли верхъ желаній Бовеля. Но и эта хитрость не имла надлежащаго дйствія: больной не шевелился.
— Но послушайте, мой добрый другъ, говорилъ Раменъ убдительнымъ тономъ: — иногда люди при всей ихъ проницательности, при всей ихъ дальновидности попадаются въ просакъ. Какъ же вы хотите, чтобы я назначилъ вамъ уплату гораздо больше этой, въ то время, какъ здоровье ваше находится въ цвтущемъ состояніи, и вы надетесь прожить очень долго?
— Почему знать, быть можетъ, выпадетъ такой денекъ, что я и умру, спокойно замтилъ старикъ, очевидно желая примнить къ длу вроятность своей собственной смерти.
— Надобно надяться, что это правда, проворчалъ лавочникъ, начинавшій выходить изъ терпнія.
— Согласись со мной, Раменъ, ласковымъ тономъ продолжалъ Бовель: — ты вдь черезчуръ смышленый человкъ и въ самое короткое время можешь удвоить дйствительную цнность дома. Я спокойный, сговорчивый и не жадный до денегъ человкъ; въ противномъ случа этотъ домъ принесъ бы мн по крайней мр восемь тысячь франковъ въ годъ.
— Восемь тысячь?! съ негодованіемъ воскликнулъ лавочникъ. — Да у васъ нтъ совсти! Полно какъ упрямиться! Шесть тысячь франковъ въ годъ (но только замтьте, я не назначаю шести тысячь) весьма значительный доходъ для человка съ вашими привычками. Полно упрямиться, мой другъ!
Но Бовель оставался глухъ къ убжденіямъ Рамена и снова закрылъ глаза. Это положеніе его съ закрытыми глазами, длившееся цлыхъ четверть часа, принудило Рамена предложить ему семь тысячь франковъ.
— Такъ и быть, Раменъ, — согласенъ, хладнокровно сказалъ старикъ: — увряю тебя, что ты съ чудеснымъ барышомъ.
И вслдъ за тмъ приступилъ къ больному сильный кашель.
Выходя изъ комнаты, Раменъ встртился съ старой Маргаритой, которая все время подслушивала у дверей и готова была при этой встрч растерзать его, за то, что онъ «вовлекъ въ обманъ ея бднаго, добросердечнаго господина», — но ограничилась тмъ, что шопотомъ разбранила его. Лавочникъ перенесъ это весьма терпливо: почему же при подобномъ случа не сдлать снисхожденія раздраженнымъ чувствамъ старой служанки? Раменъ потеръ себ ладони и въ самомъ пріятномъ расположеніи духа пожелалъ Маргарит пріятнаго вечера.