Превращения Арсена Люпена

Леблан Морис

В революцию монастыри были разрушены, однако сокровища никуда не делись. И брат Николя оказался их последним хранителем…

Наступило долгое молчание. Любопытство Рауля было удовлетворено; охваченный сильнейшим волнением, он наконец тихо сказал:

– Как все это прекрасно! Какая чудесная история! Я был уверен, что прошлыми поколениями нам завещаны сказочные сокровища, но их поиск непременно и неизбежно заводит в тупик. Да и как может быть иначе? В распоряжении наших предков не было сейфов и подвалов Банка Франции. Им приходилось выбирать естественные

тайники, куда они складывали золото и драгоценности и сведения о которых передавали в виде мнемонической формулы, заменяющей шифр для замка. Стоило случиться какой-нибудь катастрофе, и секрет безвозвратно терялся, как и сокровища, накопленные с таким трудом.

Но теперь, Жозефина Бальзамо, будет иначе! Если брат Николя сказал правду – а все это подтверждает! – и в таком необычном тайнике были спрятаны десять тысяч драгоценных камней стоимостью примерно в миллиард франков… во столько я бы оценил эти сокрытые богатства, завещанные нам Средневековьем… то это значит, что итог усилий тысяч и тысяч монахов, все это гигантское приношение католического христианства и великих эпох фанатической веры находится под гранитной глыбой посреди нормандского сада! Ну разве не восхитительно?

А какова твоя роль в этом приключении, Жозефина Бальзамо? Какой вклад внесла ты? Получила ли какое-нибудь указание от Калиостро?

– Всего неколько слов, – сказала она. – В списке из четырех найденных им загадок напротив вот этой – «Сокровища королей Франции» – он оставил примечание: «Между Руаном, Гавром и Дьеппом. (Признания Марии-Антуанетты)».

– Да-да, – глухо отозвался Рауль, – на земле Ко… в дельте древней реки, на берегах которой благоденствовали французские короли и монастыри… вот где спрятаны сокровища, накопленные за десять веков христианства… И я их, конечно же, найду.

Затем, повернувшись к Жозине, он спросил:

– Так ты тоже их искала?

– Да, но не имея точных сведений…

– А та, другая женщина искала? – поинтересовался он и заглянул ей прямо в глаза. – Та, что убила двух друзей Боманьяна?

– Да, – подтвердила она. – Это маркиза де Бельмонт, которая, как я предполагаю, приходится Калиостро родственницей.

– И ты ничего не нашла?

– Ничего, пока не встретила Боманьяна.

– И он хотел отомстить за убийство своих друзей?

– Да.

– И постепенно посвятил тебя во все, что знал сам?

– Да.

– По собственному желанию?

– По собственному желанию…

– То есть ты догадалась, что он преследует ту же цель, и, воспользовавшись его любовью к тебе, подтолкнула к откровениям?

– Да, – сказала она спокойно.

– Рискованная игра.

– Вся моя жизнь – игра. Решив меня убить, он явно хотел таким образом освободиться от своей любви, которая заставляла его страдать, потому что оказалась безответной. Вдобавок, и это главное, он испугался, что был слишком откровенен со мной. Я вдруг стала врагом, который может добраться до цели раньше его. В тот день, когда он понял свою ошибку, я была приговорена.

– Однако все его открытия

свелись к нескольким, причем довольно неточным, историческим свидетельствам, ведь так?

– Да, так.

– И рожок канделябра, который я извлек из балясины, был первой находкой, подтверждающей их истинность?

– Первой.

– Однако после вашего разрыва он мог продвинуться еще хотя бы на несколько шагов.

– На несколько шагов?

– Да хотя бы даже на один шаг! Вчера Боманьян приезжал в театр. Спрашивается, зачем? Если только причиной этого не была лента с семью кабошонами на лбу у Брижитт Русслен. Он хотел понять, имеют ли камни отношение к сокровищу монахов, да и сегодняшняя утренняя слежка за ее домом велась, скорее всего, по его приказу.

– Это всего лишь предположение. Мы не можем знать этого наверняка.

– Но можем узнать, Жозина.

– Как? От кого?

– От Брижитт Русслен.

Она вздрогнула:

– Брижитт Русслен…

– Конечно, – сказал он спокойно, – нам достаточно ее спросить.

– Спросить эту женщину?

– Я говорю именно о ней, и ни о ком другом.

– Но значит… значит… она жива?

– Еще бы!

Он снова вскочил, вихрем развернулся на каблуках и несколько раз высоко подбросил ноги, словно решил станцевать канкан или джигу.

– Умоляю тебя, графиня Калиостро, не бросай на меня такие яростные взгляды. Если бы я почти не довел тебя до нервного припадка и не сломил твое сопротивление, ты бы ни словечка не проронила об этой истории – и что бы мы тогда имели? Боманьян рано или поздно украл бы этот миллиард, а Жозефине оставалось бы только кусать локти. Вместо того чтобы смотреть на меня с такой ненавистью, давай покажи свою красивую улыбку.

Она прошептала:

– И ты имел наглость!.. Ты посмел!.. Значит, твои угрозы, твой шантаж – просто комедия, чтобы заставить меня говорить? О Рауль, я никогда тебе этого не прощу!

– Ах, оставь, – сказал он с усмешкой, – конечно, простишь. Это всего лишь легкий укол самолюбию, он ничем не омрачит нашу любовь, дорогая! Это же сущие пустяки для двух любящих людей – таких, как мы с тобой. Сегодня один из нас обойдется так с другим, завтра другой ответит тем же… и все это будет продолжаться ровно до того дня, пока между нами не установится полное согласие.

– Если только мы не расстанемся раньше, – процедила она сквозь зубы.

– Расстаться? Только потому, что я снял с твоей души груз нескольких тайн? Расставаться из-за этого?..

Но Жозефина выглядела такой удрученной, что на Рауля напал смех и ему пришлось прервать свою речь. Прыгая с ноги на ногу, как мальчишка, он приговаривал:

– Боже мой! Мадам сердится!.. Да как же это? Уже и пошалить нельзя? Такой пустяк вывел вас из себя?.. Ах, милая Жозефина, как же вы меня развеселили!

Бальзамо его больше не слушала. Повернувшись к Леонару, она убрала салфетку с его лица и перерезала шнуры на руках. Кучер немедля кинулся на Рауля, как разъяренный тигр.

– Не трогай его! – приказала графиня.