Превращенная в мужчину
Шрифт:
Теперь она поняла: он брал ее потому, что она принадлежала всему этому. Потому, что он любил Войланд и Рейн, веселое гарцевание в полях, лесах, быстрое скольжение по обледенелым равнинам, потому что он любил графиню и ее гордых соколов, он любил и ее, любил ребенка, Приблудную Птичку, которая была принадлежностью всего этого. И потому, что он любил синее море и скалистые гроты, эти горы и дикие овраги, небо и горячее солнце, потому что он любил все это на счастливом острове Капри, — он взял также и ее, которая этому
Она была частью этого острова, как некогда была частью Войланда.
Такой была его любовь.
В своей комнате в отеле «Plaza» в Нью-Йорке Эндри Войланд ждала своего кузена, ждала весь день и весь вечер. Один раз зазвонил телефон. Она вскочила, взяла трубку, Но это был не Ян, а Гвинни Брискоу.
Она отвечала рассеянно — что ей было делать с Гвинни сегодня вечером? Она мечтала о солнечном острове, о глубоком морском гроте их счастья.
Однако вспомнила свое обещание Тэксу Дэргему.
— Послушай, Гвинни, — сказала она. — ты читала сегодняшнюю газету? О несчастье с аэропланом в Солт-Лэйк-Сити? Обещай мне, что ты не будешь летать.
Она слышала, как задрожал голос Гвинни.
— О! Ты обо мне беспокоишься? Спасибо тебе — спасибо! Конечно, я не буду летать, если ты этого не хочешь.
И затем — не может ли она придти к ней сегодня вечером — увы! — только на минуту?
Но Эндри отказалась. Она чувствовала себя не совсем хорошо. Она приедет завтра, нет, лучше послезавтра!
В десять часов — снова звонок. У телефона был Ян: он ждет внизу в приемной. Ян попросил ее сойти — только поскорее, он очень спешит. В одну минуту она надела шляпу, накинула пальто, побежала по коридору, спустилась в лифте. Она улыбалась, потому что снова повиновалась ему буквально по первому слову, — сегодня, как и всегда в жизни.
Ян вскочил с кресла и пошел ей навстречу.
— Видел Штейнметца, — воскликнул он, — только что отвез его на вокзал. Сумасшедшая история — то, чего он от меня хочет, еще никогда не бывало! Я рассказал бы это тебе, Приблудная Птичка, если бы имел хоть пять минут свободных. Но я должен тотчас же ехать в клуб для разговора с одним человеком из Уолл-Стрита — по тому же делу. Проходя мимо «Plaza», хотел быстро сказать тебе «добрый вечер». Как дела, Приблудная Птичка?
— О, спасибо! — ответила она.
— Я очень скоро еду в Европу, — продолжал он. — С ближайшим пароходом. Завтра вызову тебя — как только буду знать решение. Приеду за тобой сюда, или назначь где-нибудь, слышишь? А пока извини, Приблудная Птичка, мне действительно надо спешить.
Он взял с кресла свою шубу, надел ее. Полез в карман за перчатками и выронил несколько бумажных долларов на пол. Поднял их, сунул в карман брюк.
— Да, Приблудная Птичка, — сказал он, — может быть, тебе нужно…
Улыбаясь, она перебила его:
— Нет, Ян,
— Отлично, — воскликнул он, — хорошо! — По рылся в кармане и передал ей коробочку. — Вот, Приблудная Птичка, это я тебе привез из Мексики. Это — Гуитцилопохтли.
— Как? — спросила она.
Он вынул карандаш. Написал это слово и дал ей записку:
— Выучи хорошо: Гуитцилопохтли. Это один из богов ацтеков — очень могущественный святой. Если с ним хорошо обращаться, приносит счастье…
Она смотрела ему вслед, как он выходил из приемной залы. Затем медленно пошла в столовую к ужину. Ян — постареет ли он когда-нибудь! Он выглядит совсем таким же, как тогда, на Капри. Высокий, белокурый, загоревший на солнце. Точно так же он смеялся и тогда. Также сияли его светлые глаза. Он остался таким же. В каждом жесте — тот же самый Ян. Конечно, он привез ей какую-нибудь древнюю вещицу, что-то священное и мистическое…
Она открыла коробочку. Смешной бог в два дюйма ростом, вырезанный из молочного опала. Безобразный человечек сиял в свете столовой лампы.
Как ветер, появился здесь Ян — и снова исчез. Был ли он на самом деле? Конечно — ведь она держит в руке его опалового бога.
Кораблекрушения
Ян! Он подобен выскользнувшему из рук в ванне куску мыла. Его постоянно видишь, но как только хочешь схватить, он тотчас ускользает из рук!
В мартовскую ночь Эндри бежала по холодным и сырым улицам Манхэттена. Вернулась обратно, продрогшая от холода и сырости. Она чувствовала, что едва ли заснет, и приняла три большие таблетки героина.
Проснулась она от телефонного звонка. Было еще совершенно темно. Она включила свет.
Вызывал Ян: пусть она подъедет к бюро Северо-Германского Ллойда, там он будет ее ждать.
Эндри посмотрела на часы: больше двенадцати. День был мрачный и туманный. Она взглянула в окно и не смогла различить даже деревьев в парке. Оделась, спешно позавтракала, поискала автомобиль — не нашла ни одного. Тогда она быстро пошла по серым улицам к подземке.
— Прекрасно, что ты приехала! — воскликнул кузен, идя ей навстречу. — Я уже думал, что в темноте ты проскочила мимо.
Он уезжал уже сегодня — на «Дрездене». Предложение он принял.
— О чем идет речь? — спросила Эндри.
Он пожал плечами.
— Не могу тебе сказать. Глупо, что я не рассказал тебе вчера вечером. Но я вел вчера ночью и сегодня утром длинные переговоры с тем господином, другом Штейнметца. Он поставил определенные условия. Я дал обязательство ни с кем не говорить об этом. Я должен отыскать в Европе людей, современных врачей, которые взялись бы сделать один научный опыт, одну операцию. Адски интересная история, но я не имею права даже намекнуть, в чем ее суть.