Прежде, чем их повесят
Шрифт:
Дверь внезапно отворилась — Глокта даже постучать не успел. На пороге стоял Кадия: высокий, стройный, в белом облачении.
— Почему вы не заходите?
Хаддиш, развернувшись, подошел к единственному креслу и сел.
— Подожди здесь, — велел Глокта практику.
— Уф.
Внутреннее убранство жилища было под стать фасаду: чистенько, опрятно и чертовски бедно. Потолок низкий — только что головой не цепляешь. Пол — утрамбованная земля. В углу единственной комнаты на составленных ящиках лежал соломенный тюфяк, рядом стоял низенький стул. Под окном примостился буфет, на котором высилась стопка книг,
«Ни малейших признаков того, что тут прячут трупы наставников инквизиции. Хотя… кто знает, кто знает… Если разрезать тело на маленькие кусочки, его можно аккуратно расфасовать…»
— Вы должны съехать из трущоб.
Закрыв дверь на скрипучих петлях, Глокта проковылял к кровати и тяжело опустился на тюфяк.
— Туземцам нельзя жить в Верхнем городе, вы разве не слышали? — негромко отозвался хаддиш.
— Я уверен, для вас можно сделать исключение и обустроить покои в Цитадели. Тогда мне не придется хромать так далеко ради заурядной беседы.
— Покои в Цитадели? Пока мой народ гниет среди отбросов? Разделить тяготы своих людей — наименьшее, что может сделать лидер. Возможностей помочь им у меня не так уж много. — Будто не ощущая царящего в Нижнем городе невыносимого зноя, Кадия спокойно глядел на Глокту темными, холодными, словно омут, глазами. — Вам не нравится моя позиция?
Тот потер ноющую шею.
— Ни в коем случае. Мученичество вам к лицу, но я — уж простите — разделять его не намерен. — Он облизал беззубые десны. — Я принес в жертву все, что мог.
— Вероятно, не все. Задавайте свои вопросы.
«Хм… Прямо к делу. Что бы это значило: нечего скрывать или нечего терять?»
— Вам известно, что стало с моим предшественником, наставником Давустом?
— Искренне надеюсь, что он умер в страшнейших муках.
От удивления брови Глокты поползли вверх.
«Откровенно! Не ожидал. Пожалуй, первый честный ответ на этот вопрос. Впрочем, подозрений с Кадии это не снимает».
— В страшнейших муках, говорите?
— В страшнейших. И если вас постигнет та же судьба, я не пролью ни слезинки.
Глокта улыбнулся.
— Думаю, никто не прольет, но сейчас речь о Давусте. Ваши люди к его исчезновению причастны?
— Возможно. Причин с ним разделаться у нас предостаточно. Он постоянно устраивал чистки, проверки на лояльность, расправы в назидание другим… Многие семьи лишились по его милости отцов, мужей, дочерей… В Нижнем городе тысячи жителей, я не в состоянии следить за каждым. Могу сказать вам одно: об исчезновении наставника Давуста мне ничего не известно. Когда гибнет один дьявол, присылают другого. Теперь здесь вы. Что проку моему народу?
— Разве что в молчании Давуста. Возможно, он узнал, что вы заключили с гурками сделку. Кажется, ваш народ не слишком обрадовался вступлению в Союз.
Кадия фыркнул.
— Много вы знаете! Дагосканец никогда не пойдет на сделку с гурком.
— На сторонний взгляд у вас много общего.
— На сторонний взгляд невежды. Да, мы темнокожи. Да, мы поклоняемся Богу. Но на этом сходство заканчивается. Дагосканцы — мирный народ. В нас нет ни капли воинственности. Пока гуркская империя, точно раковая опухоль, расползалась по
«И архилектора это не обрадует…» — подумал наместник, а хаддишу сказал:
— Как знать… Вдруг Бог вам поможет?
— Бог благоволит лишь тем, кто сам разбирается со своими проблемами.
— Может быть, мы сумеем разобраться кое с чем вместе?
— Не вижу смысла вам помогать.
— Даже если заодно вы поможете себе? Я собираюсь издать указ, предписывающий открыть ворота Верхнего города, чтобы ваши люди свободно перемещались по всей Дагоске. Торговцев из Великого храма выкинем, и вы опять сможете проводить обряды в своем святилище. Дагосканцам позволят носить оружие — его выдадут из наших арсеналов. С коренным населением будут обращаться так же, как и с прочими гражданами Союза. Они этого заслуживают.
— Так-так… — Кадия, сцепив руки, откинулся на спинку кресла. — Теперь, когда у ворот стоят гурки, вы заявляетесь в Дагоску и, гордо размахивая свитком, точно Писанием Божиим, начинаете творить добро. Вы не такой, как остальные. Вы хороший, честный, справедливый… Думаете, я поверю?
— Откровенно говоря, мне плевать, чему вы поверите. И уж тем более я не творю добро — тут смотря с чьей колокольни глядеть. А что касается «хорошего, честного, справедливого», — Глокта облизнул губы, — то этот корабль давно уплыл, и меня даже не было на причале, чтобы помахать ему вслед. Я хочу отстоять Дагоску. Все. Ничего более.
— И вы знаете, что без нашей помощи Дагоску не удержите.
— Кадия, вы не дурак. И я не дурак. Так зачем вы прикидываетесь идиотом? Это, по меньшей мере, оскорбительно. Мы можем препираться до посинения, пока волна гурков не сметет крепостные стены. А можем сотрудничать. Никогда не знаешь, что тебя ждет. Вдруг совместными усилиями мы их одолеем? Ваши люди помогут нам копать ров, чинить стены, ставить ворота. На оборону города вы выставите тысячу человек. Для начала. Потом нам понадобится еще больше людей.
— Я? Неужели? А если с нашей помощью город выстоит? Останется ли в силе нынешнее соглашение?
«Если город выстоит, меня здесь не будет. Скорее всего, к власти вернется Вюрмс и его команда. Нынешнее соглашение обратится в прах».
— Если город выстоит, я сделаю все возможное, чтобы соглашение осталось в силе. Даю слово.
— Все возможное… — задумчиво повторил Кадия. — Значит, ничего.
«Суть ты ухватил верно».
— Мне нужна ваша помощь, поэтому я предлагаю, что могу. Я бы и рад предложить больше, но большего у меня нет. Если хотите, продолжайте сидеть в трущобах в обществе мух, дуясь на Союз и дожидаясь пришествия императора. Может быть, великий Уфман-уль-Дошт предложит сделку повыгоднее. — Глокта посмотрел хаддишу в глаза. — Только он не предложит. Мы оба это знаем. — Поджав губы, священнослужитель качнул головой и издал глубокий вздох.