Прежде, чем умереть
Шрифт:
Шесть тел всё ещё стоят, когда клинок выходит из своей последней жертвы, и кровь срывается с гладкого металла, будто масло со стекла. Алые капли опускаются как снег в пороховом тумане. Раж отступает, и мир снова обретает вес. Тела тяжело оседают на землю. Некоторые ещё трясутся в агонии, хрипят. Но они уже мертвы, просто... смерть чуть отстаёт от меня.
— Не против? — отцепил я с Косы ножны, и примерил себе на правое бедро. — Красота.
За время моего тесного общения с шестью воинами дороги, парочка стрелков на огневом рубеже успела обзавестись новыми отверстиями и оставила позиции по причине ухудшившегося здоровья. А со стороны родного ЗиЛа доносился надрывный вопль, полный тревоги и отчаяния:
— Ко-о-ол!!! Ко-о-ол, ты живой?!!
— Порядок!!! — заорал я в ответ и поморщился от резанувшей по глазам мигрени. — Я иду!!! Не стреляйте!!!
Чёртово похмелье. С каждым разом всё хуже.
Стас
— Цел? — проявил трогательную заботу лейтенант, когда я заполз в кузов и привалился к борту.
— Бывало и целее.
— Чё за х**ня случилась? — поинтересовался Станислав, не отрываясь от прицела своей новой пассии.
— х**ня... — повторил я, впав в постражевую меланхолию. — Это жизнь, дружище. Вся наша жизнь... Можете расслабиться, больше никого не осталось.
— Как? — выдохнул главарь, будто его только что жёстко наебали.
— х**ня случилась. Ты же слышал. Про упакованных ребят на крутых серых тачках знаешь что-нибудь?
— Про кого?
— Господи, как тошно... Тихой, так звать?
— Да.
— Тихой, пять минут назад ты был старшим хоть и говённой, но банды. Теперь ты просто язык. Начинай работать, не действуй на нервы.
— Но, — обмяк он, и заблестел глазёнками, будто бородатый младенец, — что за ребята? Какие тачки?
— Не знаешь?
— Не знаю, — помотал он головой, чуть не плача.
— Тогда нах** ты нужен?
ПМ хлопнул, и во лбу Тихого появилось аккуратное отверстие.
— Грузите хабар. Ветерок.
— Да.
— Найди выпить.
Глава 32
Раж. Наверное, не будь его, не было бы и меня. Не знаю, откуда он берётся, не знаю, что есть во мне такого, чего нет в других. Это данность, с которой я вырос и живу. Кому быть за него благодарным — матушке-природе или генетикам Железного Легиона? Я не знаю. Возможно, виной всему случайность — грязная чашка Петри, похмелье лаборанта, выброс плазмы в солнечной короне. Так или иначе, раж во мне, и с этим ничего не поделаешь. Иногда я считаю его даром, иногда — проклятием. Иногда убеждаю себя, что контролирую стихию, иногда стихия убеждает меня в обратном. Он забрал десятки жизней и заберёт ещё. Но чем дальше, тем яснее я понимаю — последней из них будет моя.
— Последствия форсажа? — поморщился Павлов сочувственно.
— Форсаж... — попробовал я на вкус новое определение комплексного изнасилования организма и лёг на пол кузова, надеясь, что это поможет голове не взорваться. — Хм, забавно.
— Что ты чувствуешь? — присел лейтенант рядом.
— Бывал внутри работающей камнедробилки?
— Херово, должно быть. Голова трещит, все мышцы ноют?
— Мне кажется, или этот разговор в самом деле доставляет тебе удовольствие?
— Нет, конечно, — потрепал лейтенант по голове ищущего ласки Квазимоду. — Просто интересно, во что оно обходится.
— Тебе не по карману. И, знаешь, твой бубнёж мне отнюдь не помогает.
— Нашёл! — донёсся снаружи радостный возглас Ветерка, а затем и сам он появился в кузове, стуча костылём и победно тряся бутылкой с коричневатой жидкостью. — Во! Там этого добра четыре ящика целых! И в побитых ещё набрать можно!
— А вот это должно помочь, — приподнялся я на локтях и откупорил сосуд с зелёным змием. — Сам-то пробовал?
— Хлебнул чутка, — ухмыльнулся Ветерок в свойственной себе придурковатой манере.
Скользкий же тип. С ним надо аккуратнее.
— Хлебни ещё, — протянул я ему бутылку. — Сегодня заслужил.
Саня шмыгнул носом и, приложившись, сделал три внушительных глотка, после чего довольно крякнул и занюхал рукавом:
— Хороша, зараза. Дубом отдаёт.
— Да ты ценитель, — забрал я бутылку, обтёр горлышко и залил изрядную долю содержимого себе в глотку.
Коричневая отрава и впрямь оказалась на высоте — крепкая, но мягкая, с приятным терпким послевкусием. Отдышавшись, я незамедлительно повторил приём лекарства, а потом ещё разок, и жизнь начала налаживаться:
— Чёрт подери, — распространилось по страдающему телу приятное онемение. — А за это дерьмо можно немало выручить. Ну, чего встали? Грабь награбленное.
А грабить было что. Отрубленный хвост колонны, как выяснилось, мог похвастать не только малопривлекательным в соотношении вес-цена зерном, хмелем и прочей ерундой низкой степени переработки, но и вполне ликвидными табаком, выделанными кожами, уже упомянутым бухлом и даже партией хирургических инструментов. Довольно скоро мне пришлось потесниться на своей больничной «койке», чтобы уступить место
Сливки сняты, остальной падалью поживится Нижний Ломов. Сжечь бы всё кхерам, да бензина жалко. Уверен, ещё до темна трупы покидают в канаву у обочины, сняв всё, что снимается, а всё, что худо-бедно может катиться — отбуксируют и разберут. Жизнь идёт своим чередом, рука об руку со смертью.
Следующей остановкой на нашем пути значилась Пенза — большой город, когда-то там проживало полмиллиона человек, сейчас — раз в десять меньше. Как и большинство областных центров, уцелевших в войне, долгое время Пенза жила по принципу спасительного усыхания: перераспределение ресурсов с не жизненно важных сфер хозяйствования на жизненно важные; отказ от лишних социальных обязательств, вроде поддержки нетрудоспособного населения; упразднение старых прав и введение новых повинностей. В то время такой регресс — фактически откат к феодализму — казался единственно возможным вариантом спасения от полного и всепоглощающего пиздеца, шагающего по уничтоженной стране семимильными шагами. Действительно, кому нужна электроника, когда жрать нечего? Кому нужны толстенные кодексы и долгие суды, когда есть перекладина и моток верёвки? Простота есть надёжность, надёжность есть устойчивость, устойчивость есть выживание. Проблема лишь в том, что из феодализма, который так легко построить, чертовски сложно выкарабкаться. Более того — новые феодалы всеми возможными и невозможными средствами будут противодействовать попыткам сделать это, ведь они — главные и единственные выгодоприобретатели искусственной деградации. Из множества промышленных предприятий Пензы теперь работал только «Маяк» — фабрика, производящая бумагу. Остальное либо сгинуло, брошенное, либо было продано на корню, как два завода нефтегазового оборудования, купленные Альметьевском, по слухам, едва ли не за бусы. Крупный промышленный центр стал аграрной провинцией, по сути, перестал существовать. И сделали это не прилетевшие из-за океана боеголовки, не чума, не орда варваров, это сделали глупость и трусость самих пензяков. Многие возразят, мол, трудные времена требуют непопулярных решений. х**ня. Погружение в средневековье — как раз и есть самое популярное решение, наверняка, поддержанное большинством горожан. Потому что у каждого сучьи голодные выблядки дома плачут, а цивилизацию на хлеб не намажешь. Взяться за соху проще, чем пытаться сохранить наследие предков. Прожрать всё легче, чем сберечь и приумножить. Жалкие никчёмные людишки за десяток лет проебали то, что создавалось поколениями. Оправдывать такое заботой о детях — всё равно, что оправдывать ампутацию полученной гематомой. Сейчас потомки этих слабаков способны только грязь пахать, да коров за вымя дёргать, а ведь их прадеды отправляли ракеты в космос.
Границу старого города мы пересекли уже в сумерках. Свернули с М-5 направо и покатили по проспекту Победы... Высший разум, если он существует, мне свидетель — я никогда никого не винил в отсутствии совести, но всему есть предел. Оставлять таблички про «Победу» на многоэтажных надгробиях просранного всего... О, для подобного нужно быть не просто дьявольски саркастичным ублюдком, на подобное могут быть способны только конченые злодеи, от которых даже у меня мурашки по коже. Огромный район, самый густонаселённый когда-то, полностью обезлюдел. Многоквартирные дома, так привлекавшие людей до войны своими удобствами, везде пустели в первую очередь. Стоило только распрощаться с центральным отоплением и водоснабжением, как обитатели бетонных муравейников расползались по частным секторам. Недостатка в таковых Пенза не испытывала, но вместить всех страждущих частники не могли. Говорят, на почве дележа жилплощади в первый год коллапса тут даже случилась небольшая гражданская война, которая здорово помогла оптимизировать население. Теперь облюбованные вороньими стаями многоэтажные коробки разрушались от времени и корней берёз, насеявшихся по балконам, крышам, подъездам...