Прежде, чем умереть

Мичурин Артём Александрович

— Кол, зайка, — приложила Оля ладонь к сердечку с таким видом, будто получила от меня красивую безделушку в подарок, — спасибо. Это станет приятным дополнением к той куче золота, что мы разделим пополам. Кстати, насколько она велика, эта куча?

— Двести кило.

— Идеально. Видишь, как всё складывается.

— Как?

— Абсолютно, — встала Оля с топчана, — естественным, — подошла, — и гармоничным, — села мне на колени, — образом, — приблизились её губы к моим так близко, что я ощутил их тепло. — Ну давай, собирайся, — поднялась она и, как

ни в чём не бывало, пошла к двери, — а я пока лошадей напою.

Какого чёрта? Раньше она так не делала. И это было... странно. Куда как более странно, чем предыдущий мой опыт общения с противоположным полом. А ведь я считал его апофеозом странности. Поймал себя на мысли, что будущее начинает пугать меня.

Шмотки за ночь высохли. Я снял заляпанное кровью бельё и переоделся в родное. Покопавшись в дедовских закромах, разыскал арсенал с запасом патронов. Обещанный СКС тоже был на месте. Классика, в лакированном дереве, с ПСО-1 на «ласточкином хвосте», правда, без штык-ножа. Дюжина пачек по двадцать «семёрок» и шесть обойм дополняли комплект, а в охотничьем гардеробе отыскался пояс с подсумками для них и брезентовый сидор. Проверяя состояние ствола и механизма, я не сразу заметил, что на прикладе карабина неумелой, видимо, детской рукой накарябано «Дуся».

— Ты скоро? — донеслось с улицы вместе с фырканьем лошадей.

— Скоро, — вышел я из избы, прицепил сидор с карабином к седлу и пошёл на двор. — Последнее дело сделать надо.

— Какое? — увязалась за мной Ольга, и встала в позу, как только увидела лопату у меня в руках. — Ты спятил? Будешь мёрзлую землю ковырять?

— Лом есть, — продемонстрировал я второй инструмент.

— Зачем?

— Чтобы зверьё не растащило.

— Да и ладно. С каких пор тебя это стало волновать? Кол, ты меня слышишь?

— Похороню, и поедем, — выбрал я место недалеко от бани.

— Мы из-за тебя время упускаем. Да что с тобой такое?

— Не знаю, — звякнула лопата о ледяную корку. — Говённо на душе.

— А рытьё ямы поможет?

— Попробую — скажу. Ты, кстати, можешь подсобить. Как-никак, твоих рук дело.

— Кол, это просто два человека, ты их даже не знал.

— Если копать не хочешь, поищи какие-нибудь тряпки, тела завернём.

— Тебе что, голову повредили?

— Затылок.

— Ясно. Хорошо, поищу тряпки, — вздохнув, ушла она в избу, а я продолжил ковырять землю.

Когда могила моими титаническими стараниями углубилась сантиметров на пять, из дома потянуло керосином.

— Дерьмо, — бросил я лопату и рванул к крыльцу, но было поздно.

Вспыхнувшее внутри пламя быстро охватило всю избушку.

— Теперь никто ничего не растащит, — отряхнула Ольга руки. — Ты доволен? Тогда поехали уже, наконец.

— Да, — тронул я надпись на прикладе, — едем.

Глава 39

Что-то не так. Похоже, я болен. Мне

херово, а должно быть наоборот, как всегда бывает после убийства. Хм, слово-то какое, само в голову влезло. Раньше я бы сказал: «отработка», «ликвидация», «исполнение», «устранение», и нашёл бы ещё кучу синонимов. Убийство — это слишком высокопарно для подавляющего большинства антропоморфных мразей, топчущих Землю. Но тут произошло именно оно. Я привёл смерть в этот дом, хотя ей нечего было здесь делать. Но она следует за мной повсюду, куда бы ни свернул. Иногда мне кажется, что костлявая сидит на моих плечах, свесив ноги, и машет своей ржавой косой направо-налево. Я — ездовая скотина смерти, чёртова кляча, думающая, что идёт своей дорогой, и не замечающая натяжения узды. От меня лучше держаться подальше, если только и ты тоже не под кровавым седлом.

— Кол, — выдернула меня Ольга из философских размышлений. — Уснул что ли?

— Нет, задумался.

— С лошади не свались. Вот смеху будет, если шею сломаешь.

— Да, и впрямь забавно.

— Слушай, ты мне не нравишься, — посмотрела она, нахмурившись.

— Я от тебя последнее время тоже не в восторге, если хочешь знать.

— Вообще-то я про твое состояние, — уточнила Оля обиженным тоном. — Ты чего раскис? Прямо как тогда...

— Когда?

— Ну, под Архангельском. Помнишь? Там какая-то тварь лохматая на растяжке подорвалась, в кашу, а ты решил, что это Красавчик, чуть не плакал.

— Не было такого.

— Ага, конечно. Я ещё предложила гуляша из убоины наварить, так ты мне целую лекцию прочёл... Постой. Как же там было? А! — картинно расправила она плечи и, с высоко поднятой головой, попыталась спародировать мой голос: — Не смей прикасаться к его останкам! Он был мне роднее матери! Ты и мизинца его не стоишь!

— Ой, не пизди.

— Да. А когда Красавчик прибежал целый-невредимый, ты с ним чуть ли не в засос лобызался. Я боялась, что до зоосодомии дойдёт.

— Зоо... Он тебе не животное.

— И вот сейчас у тебя такое же паскудное настроение, как тогда. Но, ладно, с Красавчиком-то я ещё понимаю, ты его давно знаешь, с пелёнок, можно сказать. А эти двое тебе чем дороги? Ну, жизнь спасли — подумаешь. Мало ли кто тебе её спасал. Ты же у нас, что тот кот — всегда на лапы приземляешься. Судьба такая, сам же говорил.

— Слушай, Оля, а ты не думала сменить род занятий?

— В смысле?

— Ты ж красивая молодая девка, найди себе мужика, нарожай детей. Зачем тебе по лесам шароёбиться?

— Кол, ты меня пугаешь.

— Ладно, забудь.

— Нет, серьёзно, — перегородила она мне дорогу, развернув свою лошадь, — что с тобой творится?

— Чёрт его разберёт, — пожал я плечами. — Может, просто, устал. От всего этого. Знаешь, я ведь всегда был уверен, что обычная жизнь не для меня, что я не смогу. Но в том доме мне вдруг на секунду показалось...

— Что сможешь? Кол, очнись. Ты о чём вообще? Семью решил завести?

— Нет. Нет, конечно. Но что-то в этом есть. Понимаешь?