Презумпция любви
Шрифт:
Игнашкин задумался, с минуту сосредоточенно потирал лысеющий лоб, но так и не решился сказать то, о чем просил Мурад. Оно, конечно, нет неподкупных людей, нужно только дать нужную сумму, но… Воронина — это не человек, а монстр!
— Ему не в чем каяться, — пробормотал он.
— Тогда — всего вам доброго, Евгений Михайлович, не смею больше задерживать.
— То есть я должен понимать это как…
— Да. И поберегите свое красноречие, не ровен час оно пригодится, чтобы защищать ваших детей-наркоманов.
— Вы очень жестокая женщина, Любовь Георгиевна! — с раздражением сказал Игнашкин.
— С кем поведешься, Евгений Михайлович.
Воронина откинулась на спинку кресла, глядя вслед уходящему адвокату. С ним все было ясно, и с его подзащитным — тоже. Московский наркобарон Корзаев будет сидеть в Бутырке, несмотря на любые заявления его врачей. А потом предстанет перед судом и получит свое. Освободить под залог — значит потерять его для следствия. Нередко, точнее, часто так и случалось у других прокуроров, подследственные исчезали, растворяясь на просторах Европы, несмотря на внушительные суммы залога. А прокуроры строили новые дачи в Подмосковье… С ней такие вещи не проходят!
Но другие проблемы, свои, личные, как решить? Тут нет адвокатов, и не с кем посоветоваться! Разве что с Ваней Хлоповым, лучшим другом Игоря?
Она набрала его номер, услышала в ответ уверенное «да».
— Ваня, привет, это Воронина тебя беспокоит, не забыл еще такую фамилию?
Хлопов замолчал, потом уже менее уверенно сказал:
— Не забыл, Игорь для меня — эталон мента. А ты не эталон прокурора.
— Да перестань, Ваня. Ты только выполнил свое обещание. Но проблема не решена…
— Люба, мы с тобой, вроде бы кристально чистой прокуроршей, преступники. И должны поиметь срок, ты понимаешь это?
— Исключено, Ваня. Успокойся, ради Бога, не дергайся, все под контролем. Я просто хотела посоветоваться с тобой… Понимаешь, Светка стала совсем невменяемой, бегает к нему в зону… Может, приедешь, поговорим?
— Нет, Люба, все, что мог, я уже сделал. Это была, конечно, глупость жуткая, но я обещал… И сделал. Дальше думай сама, ты у нас большой начальник.
— Ладно, Ваня, я постараюсь сама вырулить. Спасибо, что еще говоришь со мной.
— Люба, а ты соображаешь, что мы натворили? Кому это, на хрен, было нужно, а?!
— Поняла, Ваня, пока.
Она тоскливо усмехнулась. Полковник Иван Хлопов, начальник окружного УВД, был свидетелем у них на свадьбе, самый преданный друг Игоря. И на похоронах мужа он поклялся, что поможет вдове друга в любом, абсолютно любом деле. Почти год назад она напомнила ему об этой клятве.
Она едва узнала его, лет пять не виделись, и за эти годы высокий, стройный майор (когда погиб Игорь, он был капитаном) превратился в тучного полковника с заметным брюшком. Хлопов долго удивлялся, осматривая ее квартиру — она была такой же, как и при жизни Игоря! Не мог понять: почему самая принципиальная генеральша Генпрокуратуры живет в такой тесноте? Воронина поняла его взгляд и резко сказала:
— Нам со Светкой хватает.
— Ну а выйдет замуж? Надо ж квартирой девку снабдить, прожиточный минимум обеспечить, он теперь у них не то, что у нас, понимаешь.
— Твои-то как?
— Старший юрист, адвокат, живет отдельно. Младший пока что с нами, в Академии МВД учится.
— Ну пошли на кухню, выпьем по рюмке.
— Я и две не против с тобой, Люба. Эх, видел бы тебя Игорек! Генеральша, кто бы мог подумать?!
Они выпили по рюмке, не чокаясь, в память об Игоре, потом и по второй.
— Ваня, Светка меня сильно беспокоит. Связалась с бандитом, у него отец пьяница, пропадает в его квартире после института…
— Тот самый Малышев? Помню-помню, — нахмурился Хлопов. — Ас чего ты взяла, что он бандит, Люба?
— Я его знаю.
— Ни одного привода, кроме того, помнишь? Никаких жалоб на него не поступало. Насколько я знаю — нормальный парень. Ну так, может, и не мешать им, а? Я своих парней насчет этого дела не контролирую, с кем нравится, с теми пусть и встречаются.
— Это другое дело, Ваня. Он бандит, понимаешь?
— Прямо как в песне про дочь прокурора…
— Устроился работать охранником, шпана, только школу закончил, а уже охранник! Приличные деньги зарабатывает, собираются на рождественские праздники поехать с ней куда-то в дом отдыха или на дачу к нему.
— Ну и пусть поедут. Молодые, красивые, чего ж им дома сидеть? Не понимаю, в чем проблема?
— Если моя дочь путается с бандитом Малышевым, она запросто может стать игрушкой в руках покровителя Малышева, уголовника Вадима Дусина по кличке Дусик. Что тогда будет? Ты поклялся помочь мне, еще не забыл?
По выражению глаз она поняла, что Хлопов пожалел об этой клятве, но деваться было некуда.
— Что ты хочешь, Люба?
— Уничтожить его. Он работает охранником на арбатской улице Журенко, в меховом салоне. Нужно сделать так, чтобы он стал виновен в крупной растрате.
Хлопов уже плеснул себе водки, машинально выпил, поперхнулся, закашлялся.
— Как ты себе это представляешь, Люба?
— Очень просто.
Она ему все разъяснила на пальцах. И ждала ответа. Хлопов, не спрашивая разрешения, еще выпил, видно, его сильно напрягла эта просьба. Не знал, что делать. Но оно знала, что он сделает. Потому что обещал, и это многие знают, и потому, что не захочет иметь такого врага в Генпрокуратуре, как генерал Воронина. Многое в этом мире связано-перевязано, но узелки все наверху. Он знал о ней, читал в прессе, следил по оперативным сводкам за делами, которые вела она, наверняка считал ее сумасшедшей, но не мог не уважать.