Презумпция невиновности
Шрифт:
– И за какие же грехи старший Сабич угодил за решетку?
– За неуплату налогов, – отвечаю я, приступив к основному блюду. – Отец двадцать пять лет не подавал деклараций о доходах.
– Четверть века? Ну и ну!.. Как рыба?
– Вкусная. Хочешь попробовать?
– Если не возражаешь… Да, вкусно. Здесь вообще хорошо готовят.
Официанты в форменных курточках, столовое серебро, обстановка в клубе – все располагает к отдыху. Однако через сорок пять минут Алехандро Стерн возобновит допрос одного из самых знаменитых юристов города. Он не готовится, как все виртуозы полагаясь на свое чутье.
За соседним столиком Сэнди видит приятеля и идет поприветствовать его. Я тем временем листаю блокнот – не упустили ли мы что-нибудь? Нет, кажется, все обсудили.
Из окна открывается прекрасный вид на город. Я перевожу взгляд с одного знакомого здания на другое и с горечью думаю об отце. Я тогда сердился на него за то, что его привлекли к суду, за то, что он уделял мало внимания заболевшей маме, за беспокойство, которое он мне причинил. Но я вспоминаю его в кабинете Малкея, и мне делается грустно.
Отец, обычно такой опрятный, не побрился, щеки обросли щетиной. Он мнет в руках шляпу и смотрит в пол. Галстук, который он не любил носить, сбился набок, воротник рубашки засален. Он выглядит старше своих лет. Я никогда не видел его таким испуганным.
Отец почти ничего не рассказывал о себе, но кое-что я слышал от родственников. Его родителей расстреляли немцы, сам он убежал, потом сидел в концентрационных лагерях то одной воюющей стороны, то другой. Когда мне было лет десять, двоюродный брат Илья рассказывал, как люди ели конину. Потом мне целую неделю снились кошмары. А дело было так. От холода околела старая кобыла, и три дня она валялась в снегу, пока охранник не разрешил затащить тушу внутрь ограды концлагеря. Голодные заключенные содрали шкуру, начали рвать мясо руками. Некоторые хотели сварить его на костре, но остальные принялись есть его сырым. Отец был свидетелем этого зрелища. Потом он приехал в Америку. И вот теперь, почти тридцать лет спустя, он стоял, измученный и испуганный, перед адвокатом. Мне тогда было двадцать пять, и я понял, что ему пришлось пережить. Несчастья отца как бы перешли по наследству ко мне. Я был полон отчаяния.
Малкей признал вину отца. Обвинители обещали потребовать год тюремного заключения, однако судья, старик Хартли, приговорил его к трем месяцам. Когда он отбывал срок, я только один раз навестил его: боялся, да и мама была при смерти.
Я спросил, как он себя чувствует. Отец огляделся, как будто только что попал в камеру, пожевал зубочистку и сказал, что бывало и похуже. К нему вернулась его грубая самонадеянность, и она расстроила меня больше, чем его наказание. Удары судьбы он считал само собой разумеющимся. Ждал, когда выйдет на свободу. Умер он года через три после этого, и я подвел черту своим сыновним чувствам.
После перерыва Сэнди продолжает допрашивать Хоргана. Начинает он с мартовских звонков Каролине с моего домашнего телефона. Хорган вспоминает, что в то время она готовила обвинение насильнику-рецидивисту, и признает, что в обязанность заместителя окружного прокурора входит помогать сотрудникам, тем более в трудных случаях. Он не опровергает предположение моего адвоката, что в результате загруженного дневного графика мы с ней могли обсуждать ее дело вечером по
Затем Сэнди переходит к тому памятному эпизоду у Реймонда в среду, сразу после выборов. Напомнив мои слова о том, что в тот вечер, когда была убита Каролина, я был дома, обвинение, в сущности, помогло защите, Стерн ловко подхватывает и развивает этот сюжет. Он подчеркивает, что это заявление я сделал по собственной инициативе. Мисс Макдугал, разве вы не просили мистера Сабича помолчать? Мистер Хорган, разве вы тоже не советовали ему молчать, а если быть точным – заткнуться. И тем не менее он начал высказываться. Обстановка вынуждала его к этому. Сэнди постепенно подходит к тому, что человек с моим опытом и в моем положении не стал бы лгать, так как знал, что его уличат. Я уже понял, как Сэнди построит заключительное заявление и почему не хочет, чтобы я выступил с показаниями. Мистер Сабич уже дал свои объяснения. Что еще он может сейчас добавить, тем более что с момента происшествия прошло столько времени?
Сэнди начинает подробно расспрашивать Реймонда о том, каких успехов я достиг, работая его заместителем, какие крупные преступления раскрыл. Мольто пытается возразить – зачем нам слушать о прошлых заслугах подсудимого? Сэнди отвечает: поскольку мистер Хорган поставил под сомнение ход расследования убийства мисс Полимус, присяжным необходимо иметь полное представление о профессиональной деятельности подзащитного. То, что выдается за нарушение служебной дисциплины, есть не что иное, как расхождение мнений двух опытных прокуроров.
Разъяснения моего адвоката абсолютно логичны. Ларрен просит Мольто присесть. Канонизация святого Рожата продолжается.
– Приблизительно два года назад, когда ваш тогдашний заместитель, мистер Сеннет, переехал в Сан-Диего на постоянное местожительство, вы назначили на эту должность мистера Сабича. Я верно излагаю факты?
– Верно.
– Ваш заместитель должен быть человеком, которому бы вы полностью доверяли?
– Можно сказать и так. Во всяком случае, я считал мистера Сабича самой подходящей кандидатурой.
– Под вашим началом работали сто двадцать прокуроров.
– Да, примерно столько.
– И вы выбрали мистера Сабича?
– Да.
Нико недовольно вскидывает голову, но ни он, ни Мольто не выдвигают возражений. Сэнди, как искусник ювелир, обрабатывает каждую грань проблемы. Двое присяжных одобрительно кивают.
– Вы, разумеется, не подозревали, что мистер Сабич способен на преступление, и, основываясь на десятилетнем опыте совместной работы, целиком полагались на его порядочность и профессионализм?
На такой вопрос не дашь однозначного ответа. При всей своей очевидности он достаточно двусмысленный. Мольто вскакивает с возражением, но Ларрен изрекает:
– Вопрос принимается.
Реймонд взвешивает ответ и наконец говорит:
– Да, это справедливо.
Я понимаю, чего добивается Сэнди. Он хочет запутать Реймонда. Тот начинает терять самоуверенность.
– Следовательно, ему не было необходимости каждый раз советоваться с вами, как вести дело?
Сэнди явно старается приуменьшить значение того факта, что я задержался с получением результатов дактилоскопического анализа.