Презумпция виновности. Часть 2. Свой среди чужих, чужой среди своих. Россия. Наши дни III

Ганин Макс

Опера долго пытались подловить Пудальцова на каком-нибудь нарушении дисциплины, но Сергей Станиславович был предельно осторожен. Так вот, с помощью Батона, который позвонил на вахту и сообщил, что Пудальцов лежит на шконке в неположенное внутренним распорядком время, дежурный и его помощники успели добежать до отряда и заснять на видеорегистратор отдыхающего Сережу и еще нескольких человек, которые также пострадали, получив взыскания. Самое интересное, что фишкари, обязанные сообщать о приближении сотрудников администрации к бараку, в этот раз промолчали и даже были оштрафованы Соболевым в размере ежедневной оплаты их труда – пачки сигарет, зато от Батона они получили по три: так он рассчитался с оперчастью за свою пьянку.

Положительной стороной Батона было желание

и возможность помогать попавшим в тяжелые ситуации зэкам. Он решал их проблемы на разных уровнях: как с блатными, так и с ментами. Гриша стал свидетелем одной из таких историй, когда толстого Мишку – дневального с ПФПСИ – попытались объявить фуфлыжником за то, что он пообещал, будучи на карантине, что пойдет на черную сторону, а сам распределился в восьмой отряд. Блатные были очень заинтересованы в том, чтобы он находился поближе к ним, так как Миша был человеком слабым, молодым и глупым. Но его папа – крупный бизнесмен в Моршанске – для сыночка ничего не жалел и снабжал его по полной программе. Смотрящий за лагерем Поэт подтянул Мишаню на разговор и объявил ему цену за его вранье – пять тысяч рублей ежемесячно на общак, иначе обольют мочой из бутылки и загонят в обиженку. Батон пожалел парня и урегулировал его проблему так, что тот никому ничего больше не был должен. Разумеется, этот поступок не был бескорыстным – завхоз клуба прекрасно понимал, что после освобождения он со своей статьей мало кому будет нужен. А вот Мишин папаша по протекции сына сможет пристроить земляка на работу или помочь еще каким-либо образом.

Через Батона можно было оформить диетическое усиленное питание в столовой за тысячу рублей в месяц, а также договориться о покупке жареных кур, вареных яиц и пшеничных лепешек. Этот бизнес довольно долго процветал, пока его не перекрыли блатные, поймав несколько человек, несших продукты, и изрядно отмутузив их, а также поваров, отпустивших товар. Досталось тогда и Батону – он с неделю ходил с фингалом. После этого коммерция ненадолго прекратилась, но потом снова осторожно заработала, подорожав практически в два раза.

Злоключения Сережи Пудальцова на истории с кроватью, конечно же, не закончились. Буквально через несколько дней тот же Батон пригласил его поиграть в пинг-понг в клубе, и им даже удалось закончить парочку партий. После этого снова пришли сотрудники администрации и под камеру объявили Сергею второй выговор за посещение клуба без разрешения начальника отряда, предупредив, что в третий раз его уже отправят в штрафной изолятор. Дело, скорее всего, этим бы и закончилось, если бы по научению Космоса Пудальцов не записался на прием к начальнику колонии.

После этой встречи жизнь Сергея наладилась. Сперва ему разрешили длительное свидание с женой, на котором ее шмонали так, как никого до этого и после. Ей даже не разрешили пронести в комнату свежие газеты, что совсем даже не запрещено. После четырех дней общения с мужем Настя, выйдя из стен колонии, встретилась с Шеиным и передала ему энную сумму денег. Какую точно, не говорили, но из разных источников, близких к оперативной части, речь шла про миллион рублей. После этого Пудальцову разрешили пользоваться телефоном «Зона телеком», а в августе даже выпустили на промку – работать в швейный цех. Все провокации, направленные на вынесение выговора, конечно, прекратились, но контроль меньше не стал. Сергей выдохнул и заметно успокоился. Ему оставалось сидеть еще два года, и, естественно, он не хотел провести их в казематах ШИЗО. Наличие работы позволяло ему, во-первых, иметь индульгенцию на относительно спокойное отбывание наказания, а во-вторых, время на промке, по словам работяг, текло намного быстрее, чем у тех, кто топтал зону без работы.

Гриша не оставлял свою затею начать зарабатывать на валютных операциях в лагере, как он успешно делал это в СИЗО. Но для этого нужны были две вещи: деньги и телефон. Во время последнего разговора с родственниками они обещали ежемесячно присылать ему по тринадцать тысяч рублей на питание, поэтому Григорий легко согласился на предложение Батона купить вскладчину с ним смартфон – по пятерке с носа. Дело оставалось за малым – найти хотя бы сотню тысяч рублей для начала и приступить к торговле. Только одного не учел Григорий: в СИЗО все сокамерники были как одна семья и грудью стояли за интересы друг друга, поэтому за сохранность своей ТР можно было не переживать. В лагере же стукач был на стукаче и стукачом погонял, поэтому жизни телефонов были непродолжительными и скоротечными. Так же получилось с «Самсунгом» Тополева и Батона, который ночью оставил его на зарядке рядом со шконкой, прикрыв газетой. Дежурный офицер во время ночного обхода телефон нашел и отшмонал так, что даже Батон не сразу понял, что произошло. Всего пять дней Гриша радовался трубке, успел установить на нее необходимые программы для торговли и потренироваться на демонстрационном счете. Батон, естественно, признал свою вину в потере ТР и обещал возместить Грише его половину, попросив отсрочку на месяц. Но, как обычно, заиграл ситуацию и в последующем расплатился натуральными продуктами в виде куриц и яиц, что было не так уж и плохо ввиду резкого ухудшения качества баланды.

Зато за эти пять дней Гриша успел вдоволь пообщаться по телефону почти со всеми, кто был записан в его маленькой записной книжечке, сделанной из обрезка общей тетради в клетку. Он узнал от Фатимы, что суд над Алладином закончился и он получил два с половиной года, а теперь они ждут, куда его отправят отбывать наказание. Она также сообщила, что Колю-цыгана отпустили в зале суда за отсиженное, то есть он провел в тюрьме ни за что почти восемь месяцев. Созвонился также с Кичалом, отбывающим наказание в Рязанской колонии. По его рассказам, содержание в их зонах разительно отличалось. Например, тренировочные костюмы, кроссовки и свитера были не только официально разрешены в Рязани, но и выдавались как положняковая одежда в колонии, в то время как в Тамбовской управе все это было под запретом. Сашка также не без гордости доложил, что процент ухода по УДО у них очень большой. Да и вообще режим, как понял Григорий, там был помягче, а питание – покалорийнее.

Естественно, Тополев обзвонил и девчонок из своего списка. Его бывшие одноклассницы были рады звонкам и, как могли, поддерживали морально. А Лика Астафьева, самостоятельно проявив инициативу, даже перевела ему на киви-кошелек полторы тысячи рублей, чему Гриша, конечно, был несказанно рад. Таня Мещерякова тоже поинтересовалась, чем может помочь. Услышав в ответ, что деньгами, призналась, что в данный момент не имеет такой возможности, зато их общая знакомая и ее близкая подруга Лариса Чувилева, с которой они вместе работали в «Медаглии», тайно влюблена в Гришу еще с тех пор, просто горит желанием помогать ему и просила его номер телефона.

– Слушай, Тань, если честно, я ее очень смутно помню, – признался Гриша. – Мне как-то не совсем удобно ее о чем-то просить.

– Брось! – настаивала Татьяна. – Дай девушке шанс! Она ждала этого момента почти десять лет! Поговори с ней хотя бы, а там посмотришь. Ну что, давать ей твой номер или нет?

– Ну, давай… – подумав немного, согласился Григорий – больше из любопытства и чувства возросшей самооценки, что его кто-то еще любит даже в такой непростой ситуации.

Ждать звонка пришлось недолго – минут пять. Голос Чувилевой звучал в динамике телефона взволнованно и встревоженно, с одной стороны, но радостно и нежно, с другой. Она тут же дала понять, что обо всем знает, уверена, что он ни в чем не виноват и очень сильно переживает за Гришу, что в ближайшее время хочет приехать к нему на короткое свидание, – и вообще, не скрывая своих чувств, заявила, что готова посвятить остаток своей жизни только ему.

– Ларисочка! Спасибо тебе огромное за твои слова и за твои чувства! – поймав паузу между фразами без перебоя говорящей Чувилевой начал Гриша. – Ты даже не представляешь, как мне все это приятно и необходимо в моей ситуации! Но я хочу оставаться с тобой честным с самого начала. Ты же знаешь, что после похищения в 2006 году у меня была амнезия и я с тех пор не все вспомнил? Так вот, я тебя практически не помню. Не помню, как ты выглядишь, не помню, какие у нас отношения… Если они, конечно, были. Практически ничего не помню.