При загадочных обстоятельствах. Шаманова Гарь
Шрифт:
— Жди, сейчас.
Минуты через две снова послышался голос Голубева:
— Барабанов в сберкассе не был.
— Вот что, Слава… — Бирюков опять потер висок. — Немедленно бери Онищенко с Барсом, эксперта-криминалиста… Словом, полностью оперативную группу. И, начиная от речушки Крутиха до серебровской пасеки, прочешите весь березняк глубиной метров на тридцать вправо от дороги. Каждый кустик проверьте. Понял?
— А слева не надо? — спросил Голубев.
— Слева — жнивье, там искать нечего.
Голубев помолчал, потом заметил:
— Понятно.
Положив
— А тебе, Сергей Павлович, надо срочно ехать к Крутихе. Подождешь там милицейскую машину и обстоятельно расскажешь и покажешь, где и как ты нашел тот самый обрез. Понял?
— Конечно.
— Поезжай. Опергруппа скоро там будет.
Тропынин, впопыхах запнувшись за порог, гулко простучал в коридоре сапогами. Кротов, посмотрев на Антона, спросил:
— Полагаете, организованное преступление?
— Кажется, Михаил Федорович, очень ловко организованное!
— Каковы ближайшие планы?
— Все зависит от того, что обнаружит оперативная группа между Крутихой и серебровской пасекой.
— Будем ждать их результата?
— Нет, сложа руки сидеть не будем, — Антон посмотрел на бригадира Гвоздарева. — Витольд Михайлович, в Серебровке есть депутат поселкового Совета?
— Я депутат, — ответил Гвоздарев.
— Прекрасно. Возьмем сейчас понятых и в вашем присутствии поищем у Екашева самогонный аппарат. Быть может, при этом посерьезней что-либо найдем.
Глава XI
Тропынин подъехал к Крутихе почти одновременно с оперативной группой. Рассказав во всех подробностях и показав, как увидел и достал из воды возле камышей обрез старой винтовки, он с интересом стал наблюдать за оперативниками. Те что-то измеряли, записывали, фотографировали. Через мост прошли на другой берег и опять начали измерять, записывать, фотографировать. Тропынин поднялся на насыпь и с любопытством смотрел на овчарку, которую держал за поводок пожилой милицейский сержант. Не вытерпев, спросил:
— Много жуликов поймал?
— Девять задержаний на границе и здесь двадцать четыре, — ответил сержант.
— Ого! А чего демобилизовался с границы?
— По ранению, — сержант погладил на левом боку собаки широкий заросший шрам. — Видишь, пуля прошла.
Тропынин присвистнул. Восхищенно порассматривав Барса, он зашагал к своему самосвалу. Поднявшись на подножку, крикнул разговаривающим на мостике оперативникам:
— Эй, начальство! Мне некогда с вами прохлаждаться. Зерно возить надо…
Щупленький старший лейтенант милиции махнул рукой — поезжай, дескать. Самосвал лихо развернулся и запылил от Крутихи в сторону Серебровки. Резво спускавшийся с пригорка встречный «Москвичек» испуганно вильнул и, осторожно проехав мимо стоящих на мостике оперативников, покатил к райцентру.
Зеркальная гладь воды у мостика желтела редкими пятаками опавших листьев. На одном из них растерянно елозила божья коровка с черными крапинками на глянцевито-красной спинке. Метрах в шести, раскачивая спелыми метелками, шелестел густо затянувший речушку белесый камыш, за которым скрывалась прогалина, где Тропынин наткнулся на старый винтовочный обрез. Несколько тоненьких камышинок надломленно склонили макушки. Приглядываясь к ним, эксперт-криминалист Семенов сделал шаг в сторону по мосту:
— Можно предположить, что вот отсюда бросили обрез в речку.
Слава Голубев, не отрывая взгляда от камыша, подошел к Семенову. Прищурясь, подтвердил:
— Точно. Макушки надломлены, похоже, прямо по траектории падения.
Следователь Лимакин сделал пометку в раскрытом блокноте. Судмедэксперт Медников, с сожалением заглядывая в пустую сигаретную пачку, недовольно проговорил:
— Меня зачем сюда привезли? Траекторию высчитывать, так я вам насчитаю…
— Сейчас, Боря, лес начнем прочесывать, — ответил Голубев.
— Нашли чесуна, — Медников, смяв пачку, бросил ее в речку: — Петь, дай закурить, кончились свои-то.
Лимакин протянул «Приму».
— Без фильтра куришь, — как бы упрекнул его судмедэксперт.
Следователь улыбнулся:
— Ты, Боря, как тот «нищий с претензией». Заходит, значит, в хлебный, и к продавцу: «У вас батоны есть?» — «Есть». — «Свежие?» — «Свежие. — „С изюмом?“ — „С изюмом“. — „Подайте милостыню, Христа ради“.
— Все равно я анекдотов знаю больше! — прикуривая, усмехнулся Медников и повернулся к проводнику служебной собаки: — Онищенко! Пойдем погоняем с Барсом зайцев, Голубев нам даст свой пистолет.
— Застрелишься!
— Не застрелюсь. Спроси у Славы, как я в прошлом году по спору долбанул из ружья его фуражку.
Голубев погрозил кулаком:
— Молчи, стрелок! На ствол поймал фуражку!
— У нас уговор был — не на земле стрелять!
Все засмеялись. Лимакин сложил блокнот, эксперт-криминалист, подойдя к машине, стал укладывать в чемоданчик свой фотоаппарат.
Осмотр березника начали от реки. Шли цепью — метрах в шести друг от друга: Слава Голубев у придорожного кювета, правее него Медников, дальше — криминалист, следователь, а в самой глубине леса Онищенко с Барсом. По шоссе медленно двигался милицейский „газик“, никого не выпуская из виду.
Освещенные сентябрьским солнцем березки тревожно лопотали на ветру. В глубине колков было сумрачно и тихо. Густую траву покрывали матовые пятна утреннего инея, от земли тянуло сырой свежестью. Разноголосые пташки перекликались с сороками. Далеко впереди, будто накликая беду, каркала одинокая ворона.
— Вот это фрукт! — вдруг воскликнул Медников и показал ядреный, чуть ли не в фуражку величиной, груздь. — Надо было корзину взять, на всю бригаду бы запаслись грибами!
Опять пошли молча. Грузди тут попадались на каждом шагу. Целыми семействами нахально выпирали из травы, хотя совсем недавно, это можно было понять по следам, по зачервивевшим уже обрезкам грибов, здесь прошел не один отряд грибников. Видно, удачливый год выпал. Или место оказалось такое.