При загадочных обстоятельствах. Шаманова Гарь
Шрифт:
У порога переминались с ноги на ногу понятые: дед Лукьян Хлудневский и кузнец Федор Степанович Половников. Бригадир, посмотрев на них, спросил Екашева:
— В доме у тебя стулья или табуретки есть?
— Нету, Гвоздарев. Старые все поизносились, а новых не завел. Рассиживаться некогда было — все в трудах да заботах. Сыновья мои, как знаешь, непутевые удались, побросали родителей на старости лет. Как хочешь, так и доживай теперь.
— Иван-то, насколько знаю, частенько навещает.
— Чего толку от его навещаний? Если б он деньгами старикам помог, дело другое… А то приедет, обругает
Участковый строго кашлянул:
— Хозяйка-то где?
— По грибы подалась.
— Так вот, Степан, пришли мы, чтобы прикрыть твой подпольный винзавод. Сам покажешь аппарат или поиски начнем?
Екашев как будто начал трезветь:
— Отродясь таким делом не занимался. Какой у меня аппарат, Кротов? Помру ведь сегодня к вечеру, тогда хоть весь дом вверх тормашками переверните.
— Я сегодня утречком пораньше опросил приезжих шоферов. Говорят, систематически торгуешь сивухой.
— Да кто это такое наговорил?
— Конечно, не те, которых ты снабжаешь.
— Откуда ж другим-то знать?
— Люди, Степан, не слепые.
— Ну, ищи, Кротов, ищи! — с неожиданной злостью сказал Екашев. — Не найдешь, я на тебя в суд подам.
— А найду?..
— Отправляй тогда в тюрьму без суда и следствия.
Обыск в доме долго не продлился. Кротов заглянул в просторный подпол, заставленный кадушками, подготовленными к предстоящим соленьям, вместе с понятыми прошелся по убого обставленным допотопной мебелью комнатам; для порядка позаглядывал под кровати; поковырял кочергою кучу сапожного хлама в сенях. Все это время Екашев сидел с болезненным видом на табурете. Лицо его выражало полнейшее безразличие к происходящему. Казалось, он полностью был поглощен своей болезнью.
Задумчиво почесав затылок, участковый повернулся к Антону:
— Полагаю, надо осмотреть надворные постройки?
Антон утвердительно наклонил голову. Понятые облегченно вздохнули — видимо, их смущала необычность положения — и торопливо вышли во двор. Кротов пригласил выйти и Екашева. Тот, застонав, поднялся. Обул у порога обрезки от старых валенок и, придерживаясь за стенку, еле-еле передвигая ноги, зашоркал позади всех. Увидев, что участковый с понятыми первым делом направился к амбару, он медленно опустился на прогнившее крыльцо и с натугой крикнул:
— Кротов!.. Там нет аппарата…
Участковый обернулся.
— Это мы сейчас посмотрим, — потрогал рукой старинный большой замок на дверях амбара. — Неси ключ, Степан.
Екашев, обняв низ живота, продолжал сидеть, как будто сказанное участковым к нему не относилось.
— Ну, в чем дело, Степан Осипович? — строго спросил бригадир. — Почему ключ не даешь?
— Потерял я его, Гвоздарев.
— Не валяй дурака. Думаешь, без ключа амбар не откроем? Хочешь, чтобы мы дверь сломали?
Екашев зажмурился, как от боли:
— Чего к амбару прилипли? Говорю, нет там аппарата.
Кротов перешел на официальный тон:
— Гражданин Екашев, не дадите ключ — будем ломать дверь.
— А чинить кто будет? — обреченно пробормотал Екашев.
Сунув руку в карман заношенных брюк, он кое-как отыскал ключ и швырнул его на Землю:
— На, Кротов! Открывай!.. Сади меня в тюрьму, а я к вечеру подохну… Ты отвечать будешь!
Из амбара потянуло застойным запахом плесени. Бирюков вошел вовнутрь вместе с понятыми и Кротовым. Валялись кругом рассохшиеся бочки, громоздились друг на друга пустые ящики. Слева от порога стоял закрытый на замок старый сундук. Рядом валялись велосипедные колеса с погнутыми спицами, заржавленные обручи. В дальнем углу темнело подобие ларя, а над ним — полати, заваленные старой обувью. Все было густо припорошено пылью, но к сундуку вела отчетливая натоптанная дорожка.
— Надо посмотреть, что там, — показывая на сундук, сказал участковому Антон.
Прижавшись к дверному косяку, в амбар тревожно заглянул Екашев. Участковый спросил:
— Ключ подашь, Степан, или взламывать будем?
— Ломай, Кротов.
— Попробуйте амбарным ключом, замки с виду одинаковые, — подсказал Бирюков.
Замок, действительно, открылся легко. Кротов поднял крышку. Сундук наполовину был заполнен старыми сапожными заготовками, покрытыми зеленоватой плесенью. В одном из углов заготовки поднимались бугром и, судя по стертой плесени, их недавно ворошили. Участковый быстро разгреб бугор и неожиданно, словно сам удивившись, достал из сундука почти новенькие кирзовые сапоги с торчащими из голенищ портянками из домотканого холста. Увидев их, дед Лукьян Хлудневский чуть не уперся бородой в лицо рядом стоявшего кузнеца:
— Федя, кажись, Гриньки пасечника обувь!
— По размеру, будто его, — растерянно сказал кузнец.
— Портянки Гринькины! — заволновался дед Лукьян. — Это моя Агата по весне ему кусок холстины отдала за то, что воску ей на лампадные свечки принес.
— Иуда-предатель! — вдруг взвизгнул Екашев.
Дед Лукьян мигом развернулся к нему:
— Преступник!
— Разговорчики!.. — строго прикрикнул Кротов. Поставив рядом с Екашевым сапоги, голенища которых доходили тому чуть не до пояса, он, прищурясь, спросил:
— Полагаю, размер тебе великоват, Степан, а?..
Екашев будто воды в рот набрал.
— Почему молчишь? — опять спросил Кротов.
— Пасечник оставил…
— Позабыл обуться, когда в гостях у тебя был?
— Не бесплатно, ясно дело, оставил.
— А как?
— Пятерку взаймы выпросил.
— У тебя зимой снегу не выпросишь, — быстренько сказал дед Лукьян.
— Иуда-предатель, — морщась, огрызнулся Екашев.
— Прекратите взаимные оскорбления, — строго предупредил Кротов и, не сводя с Екашева прищуренных глаз, заговорил: — Получается, что за пять рублей Репьев и портянки тебе пожертвовал…
Лицо Екашева болезненно покривилось:
— А на какую холеру ему портянки без сапогов?.. Ей-богу, не вру, Кротов. За день до своей погибели приперся ночью Гринька и вот, будто на мою пропасть, оставил в залог сапоги.
— Сам босиком ушел?
— Пошто босиком… Опорки старые у меня взял.
— Ой ли, Степан?..
Угрюмо насупленный кузнец неожиданно заговорил:
— Правда, за день до смерти пасечник заходил в Степанову усадьбу. Я аккурат вечером с работы шел, видел.
Екашев посветлел так, словно вся его боль разом исчезла: