Прибежище
Шрифт:
Я откинулся назад и, задев поврежденной лопаткой грубый край стола для пикников, отдернулся. Никак не удавалось ухватить идею.
– А зачем Лоре это было нужно?
– Может, дело в деньгах. У Эрика их полно. Или в чем-то еще, чего мы пока что не знаем. Но логически все верно. Вспомни людей, что сидели в белом фургоне. Они набили коттедж аппаратурой для наблюдения и подслушивания. И приготовили для вас с Леной засаду, спровоцировав ДТП. Это отнюдь не та операция, которую с легкостью могли бы провернуть защитники окружающей среды.
– А парочка шпионов могла бы?
Ребекка кивнула:
– Парочка шпионов –
– Он не хотел найти такие ответы, с которыми им не справиться.
Ребекка криво улыбнулась и засунула руки в карманы своей кожанки. Прижала локти к телу, чтобы согреться, и опустила челюсть, прижав ее к груди. Она не сводила с меня глаз. Отслеживала мои мысли.
– Что? – спросил я.
– Лора.
– А что – Лора?
– Ну как ты не понимаешь? Если предположить, что она работала против своего нанимателя, каким-то образом замыслила мятеж, тогда все ресурсы, вся сеть, все это могло обрушиться на нее.
Сердце ушло в пятки. Я ждал, когда оно снова вернется на место. Ждать пришлось довольно долго.
– Что вы такое говорите? Хотите сказать, что они подстроили это самоубийство? Что на самом деле ее убили?
Льюис подняла руку:
– Этого я не утверждаю. Пока, во всяком случае. Но уже начинаю думать, что эта мысль может пригодиться, если я обследую место гибели Лоры.
– Вы имеете в виду – прямо сейчас?
Ребекка улыбнулась:
– Вряд ли мне удастся скоро заснуть. А ты как?
Марин-Драйв – это прибрежное шоссе, врезанное в поросший утесником мыс в южном конце бухты Дуглас-Бэй. Оно тянется от Дугласа до Порт-Содерик, небольшой деревушки примерно в четырех милях от бухты, однако, насколько я мог припомнить, эта дорога давно запрещена для проезда, перекрыта где-то посередине. Ее закрыли из-за повреждений дорожного покрытия и возникшей опасности, связанной с тем, что эта извивающаяся полоса асфальта проходит по скале на высоте двести футов над морем. Но даже при этом на это шоссе все равно можно попасть, заехав с любого его конца. Еще оно пользуется популярностью среди любителей собак, выгуливающих там своих питомцев, среди велосипедистов и «бегающих от инфаркта» спортсменов. Родители нередко заезжают туда с детьми, которых учат водить машину. Подросшие детки, успешно пройдя испытание, возвращаются туда, поскольку Марин-Драйв – исключительно подходящее местечко для любовных свиданий. Здесь полным-полно крутых поворотов и скрытых съездов, а также оттуда открываются потрясающие виды на море. А еще на шоссе достаточно тихо, чтобы услышать приближающуюся машину.
Белые корпуса яхт, стоящих в гавани яхт-клуба Дугласа, сверкали в свете уличных фонарей, окружающих всю бухту. Ребекка провела машину мимо паромного причала и свернула налево, на узкую дорогу, взбирающуюся на вершину мыса. Мы проехали мимо серии террасных домов, миновали небольшой промышленный участок, и перед нами открылся роскошный вид: внизу раскинулась подковой бухта Дуглас-Бэй. Сказочные фонари по периметру променада горели мягким дрожащим желтым светом, в окнах отелей и домов, стоящих вдоль набережной, светились огоньки. Причал парома весь сиял в мощном свете прожекторов. А впереди и выше светился приземистый квартал роскошных дорогих домов, занимавший здесь наиболее удачное положение. Оттуда открывался самый лучший вид.
Я велел Ребекке свернуть вправо, и мы подъехали к разваливающемуся кирпичному строению, имевшему вид замковой башни с двумя арочными проездами сквозь нее. Над арками белой выцветшей краской были выведены слова «МАРИН-ДРАЙВ». Дорога совершенно темная, без разметки и фонарей, так что Ребекке пришлось включить дальний свет, как только мы въехали под арку.
Далеко ехать не пришлось. После поворота мы проехали еще несколько сотен метров, и свет фар ударил в прозрачный целлофановый сверток сбоку. Это был полузасохший букет умирающих белых роз. Мама положила его здесь, отметив место, где Лора рухнула с утеса вниз.
Я не был здесь со времени самого несчастного случая, но все оставалось таким же, как я и ожидал. Провал в ограждении, тянущемся вдоль дороги, в котором отсутствовали несколько бетонных столбиков, и натянутая между ними проволока. Из тех столбиков, что остались на месте, один наклонился под острым углом, наполовину вырванный из земли силой удара машины Лоры, прорвавшей проволоку ограждения. Осколки стекла по-прежнему блестели на гравии в свете наших фар. Видимо, это были осколки передних фар машины сестры.
Ребекка остановила автомобиль на некотором расстоянии от места катастрофы. Мотор работал на холостом ходу. Я немного опустил боковое стекло и почувствовал на лице дуновение морского бриза. Был слышен шум прибоя далеко внизу. Шорох и плеск волн, бьющихся об основание скалы. Крики чаек, возвращающихся в свои гнезда.
Ребекка выключила движок и убрала дальний свет. Вышла из машины и пошла сквозь лучи ближнего света фар к букету. Нагнулась, прочитала, что написано на карточке, потом выпрямилась и посмотрела вниз, за край обрыва.
Я не собирался идти следом за ней и продолжал сидеть в салоне, когда Льюис развернулась и пошла назад. Она наклонилась к моему приоткрытому окну:
– Фонарик не достанешь? Он у меня в рюкзаке.
Фонарик оказался тяжеленьким, с ребристым металлическим корпусом, холодным на ощупь. Фирмы «Мэглайт». Я опустил боковое стекло до предела и передал его Ребекке. Она нажала большим пальцем на кнопку выключателя и направилась обратно к дыре в ограждении, зигзагами луча освещая себе путь. Я смотрел, как Льюис направила луч в темноту внизу. А сама отошла на несколько шагов в сторону, внимательно изучая провал. В свете фонарика мелькнуло что-то белое. Чайка.
Через пару минут Ребекка поманила меня к себе, помахав рукой, держащей фонарь. Слепящий луч вонзился в ночное небо.
Я для себя решил, что останусь на месте. Хотел было помотать головой и сообщить ей, что мне там делать совершенно нечего. Но Ребекка настаивала на своем, словно что-то там нашла и мне необходимо это тоже увидеть.
Я толчком распахнул дверцу. Выбрался из машины. Ноги онемели и не гнулись, словно колени заклинило. Ботинки захрустели по гравию сбоку от дороги. Воздух здесь, наверху, был сырой и холодный. Вдали слышались крики чаек. Шорох и шлепки прибоя. Темнота, казалось, полностью поглощала желтый свет наших фар.