Причесывая жирафу
Шрифт:
Мисс очень рассердилась.
– Безусловно, - прошептала она, - я в конце концов подумаю, что я не в вашем вкусе.
– Вот нелепая мысль! Моя обожаемая, я люблю вас. Что касается слонов и их очаровательной воспитательницы...
Поцелуй в шею закрепил это заявление.
– Только не устраивай осложнений, моя прелесть. Мы знали, оба, захватывающие минуты, и меня не очень бы убедило, если бы мы пережили бы их снова вместе.
После этого мы вернулись в лагерь.
Этот курятник по-прежнему волновался. Месье Барнаби изображал
У моего Беру был такой замкнутый вид, как у запломбированного вагона с золотом. Он отказался от завтрака, что вызвало мое беспокойство. Я предложил позвать врача, но он отказался, говоря, что дело лишь в скоропроходящем недомогании.
– Послушай, Толстяк, - сказал я ему.
– У меня для тебя есть работа. Ты будешь наблюдать за "ланчией".
– Как, по-твоему, я должен буду это делать?
– поинтересовался он.
– Мы передвинем фургон так, чтобы он оказался около "ланчии", и ты будешь смотреть на нее. Все те, которые подойдут к ней, чтобы заглянуть внутрь, будут находиться под подозрением. Следовательно, ты должен будешь захватить их и заставить терпеливо дожидаться моего возвращения.
– Решено, - вздохнул Толстяк.
Я подошел к начальнику по хозяйственной части и пояснил ему, что мы хотели бы поменять место жительства нашего фургона, так как сейчас мы находимся слишком близко от львов, а львы здорово зевают, что вызывает неудовольствие моего коллеги.
Парень согласился и отправился за трактором, чтобы можно было маневрировать. И никакой проблемы.
Добившись того, что нужно, я, Сан-Антонио, откланялся и направил свои стопы к Тортиколи, в коробку городских проституток.
Здание помещалось позади железнодорожной станции, в точности около депо грузовых вагонов.
Когда я появился, там, естественно, было пусто. Только двое парней играли в холостяков; один из них блондин, другой - рыжий. Оба молоды и оба красивы.
В то время как я появился, они подметали танцевальную площадку, работая под музыку. Мальчики поставили пластинку буги-вуги, и мое появление помешало им и заставило нахмуриться.
– Сейчас закрыто, синьор, - известил меня рыжий.
– Я знаю, - ответил я.
– Я прибыл сюда не для того, чтобы выпить.
Блондинчик подкрасил себе губы и спросил, приближаясь ко мне и положив руку на бедро:
– Тогда зачем же?
– Эй! Минутку, Папа Пий XI, - прервал его рыжий.
Если я не поостерегусь, меня могут назвать президентом туринских педерастов. Вы уже видите меня возвращающимся в Париж в твидовой юбке и в зеленом козырьке, парни? Заметьте, я ничего не имею против твида, но юбки всегда стесняли меня во время бега.
Все это показывало, что эти "барышни" нашли меня по своему вкусу. Да, вкус у них действительно был! Теперь рыжий тоже начал выворачиваться, как мог. Пожалуй,
– Я французский журналист, - сказал я им.
– Моя газета послала меня сюда по поводу убийства, которое произошло сегодня ночью.
– Какого убийства?
Они не притворялись, бездельники.
Я рассказал им про убийство Градос, и эти малютки залились слезами. А потом они стали возмущаться. И тот и другой. Рыжий помчался покупать газеты, чтобы узнать все подробности, а блондин стал осаждать меня вопросами. Я защищался, как мог.
– Кажется, прошлой ночью они приходили сюда, чтобы показать номер в Тортиколи?
– спросил я.
– Да, - ответил блондин. На самом деле его звали Антуаном.
– И это было замечательное зрелище. Они были голыми, лишь с листиком плюща на одном месте. Когда я вспоминаю их загорелые тела, то думаю, падре ди дио, разве возможно подобное? Скажите, разве возможно, чтобы их убили?
Я с полной уверенностью мог его заверить, так как имел грустную привилегию обнаружить их.
– Скажите мне, дорогой друг, - спросил я, - я полагаю, что Градос были здесь не одни?
– Да.
– И вы знаете этих друзей?
Внезапно недоверие промелькнуло в его глазах. Он с подозрением посмотрел на меня. Он даже не знал, следует ли ему отвечать.
Я вытащил билет достоинством в тысячу лир, такой же большой, как афиша цирка, и дал на него посмотреть моему блондину. Это целебное средство, действующее безотказно.
Очаровательный тип колебался.
– Как зовут этих друзей?
– спросил я.
Его рука дрожала. Он посмотрел на улицу, на которой увидел возвышающегося товарища с газетой под мышкой. Тогда он быстро схватил банкноту и прошептал:
– Это маркиз Умберто ди Чаприни.
– Где он живет?
– У него свой частный дворец около парка Астопуненио.
– Большое спасибо, - сказал я ему по-французски.
Рыжий вошел, рыдая над газетой. Я оставил парней наедине с их печалью. Это их личное дело.
Я остановил такси и сказал, чтобы меня отвезли в музей Блекораджи. Он был осажден прессой и публикой. Я подошел к легавому, который сторожил вход, и показал ему свою полицейскую карточку, пояснив, что я его французский коллега, присланный из Парижа, чтобы наладить контакт с фликами Турина.
Этот тип пропустил меня.
Галерея, из которой был украден Рафаэль, - самая замечательная в музее. В ней находились замечательные картины, но отсутствие Рафаэля заметнее присутствия других полотен. Отсутствие всегда заметно. Вот, например, когда у вас тридцать два зуба, лишитесь хотя бы одного из них все это заметят.
Пустая рама Рафаэля имела идиотский вид: одна, без картины, на белой стене. Это очень грустно, но это так.
Стоя посреди группы репортеров, синьор Туттикуанти рассказывал о том, как он обнаружил пропажу картины. Я присоединился к репортерам, чтобы тоже послушать.