Приданое для Царевны-лягушки
Шрифт:
– Значит, Федька сейчас в ванной трахается с галлюцинацией, да? Это галлюцинация так громко подвывает?
– Я хочу кое-что тебе рассказать. Но сначала ты должен успокоиться. Успокоился?
– Тони, ты сам успокойся.
– Хорошо. Ты уже видел эту девочку, так ведь?
– Я ее не только видел, но и трогал!
– Значит, – взял Платон племянника за руку и сжал ее, успокаивая дрожь, – ты должен был ее хорошо рассмотреть. Она сейчас стояла голая, я разглядел...
– И что? –
– Низ живота. У нее совершенно голый лобок. При достаточно маленькой груди. О чем это говорит? О том, что она – несовершеннолетняя.
– Как это? – напряг лоб Веня.
– Она незрелая в половом отношении. Она еще маленькая.
– Тони, у тебя вчера вечером телки были?
– Телки?
– Да, телки! Ты сам говорил – на заказ!
– Не кричи. Были у меня... телки. И что?
– А то, – отнял Вениамин руку и сменил выражение лица на снисходительное: – Наверняка они были дорогими телками, так?
– Допустим... – все еще не понимал Платон.
– Тогда ты должен знать, что они не только это место выбреют по делу, а и любое другое!
– Это не выбрито, мне ли не знать, как выглядит выбритое место у женщины! – горячо заверил Платон племянника. – Ты не даешь мне договорить. Не перебивай. Я точно видел, что это не бритое и не эпилированное. Дело в том... Дело в том, что эта девочка очень напомнила мне другую, которую... которая...
– Которую ты когда-то трахал, – пришел на помощь племянник. – Ну и что?
– Она сказала, что ей восемнадцать. А когда я... усомнился, я подозревал, что она еще совсем девочка, понимаешь? Хотя она уверяла меня, что это – наследственное. Чтобы обмануть меня... Я был категорически против наших близких отношений, и она, чтобы уговорить меня, уверила, что у всех ее взрослых родственников по женской линии совершенно голый лобок и все это место.
– Ну и что?
– Она врала. Недавно я узнал, что ей было пятнадцать. Я совершил половой акт с несовершеннолетней.
– Ну и каким боком это относится к Кваке в ванной?
– А таким, что это не Квака. Я видел паспорт Кваки. Ей уже восемнадцать. К восемнадцати годам даже очень отстающая в половом развитии девочка в достаточной степени обрастет волосами под мышками и на лобке. И потом... Ты же не можешь всерьез думать, что шкурка, которую мы нашли...
– Это можно легко выяснить, – заявил Веня.
– Как?
– Поймать Кваку утром и осмотреть ее голую! Если у нее окажется такая же лысая...
– Прекрати. Это смешно.
– Ничего не смешно. У красавицы Кваки, которая сейчас в ванной, есть две родинки под мышкой. Близко к груди. Отлично видны, когда она поднимает руку. Маленькие, одинаковые и рядом.
– Теперь мне хорошо понятны мотивы вашей драки с Федором! –
– Да не было драки. Федька мне врезал в висок, я сразу свалился. Ничего потом не видел и не помню.
Они замолчали. И Платону вдруг почудилось чье-то дыхание, совсем близко. Он вздрогнул. Веня тяжело вздохнул и спросил:
– Тебе грозила статья из-за этой малолетки?
– Да. Но дальше попыток шантажа дело не пошло. Веня, мы говорим не о том. Помнишь, ты сказал об идеале женской красоты? Ты еще говорил, что все, облизавшие фотографии, видели на пианино именно идеал, мечту, но ведь у всех эта мечта – своя, не похожая на идеалы других.
– Ну, говорил.
– Значит, – вздохнул Платон, – мы с тобой тоже видели в проеме двери мечту. Ты – свою, а я – свою. Эта девочка очень похожа на ту, которую я любил. Так ведь не может быть. Только если она – видение.
– Лажа все это, – отмахнулся Веня. – Я ее щупал! Она пищала. Видения пищат?
Когда еле живой от усталости Платон добрался до своей постели, ему сначала пришлось ее заправлять – Веня проявил недюжинное рвение в поисках Кваки. Улегшись, Платон закрыл глаза и почти сразу забылся.
Он не столько услышал, сколько почувствовал шаги у кровати. Затих, стараясь дышать ровно и спокойно. Илиса подошла сначала к изголовью, постояла, прислушиваясь, потом направилась к ногам. Она залезала под одеяло очень осторожно, Платон едва ощущал движения ее тела. Улеглась она так, чтобы не касаться Платона, и почти сразу заснула. Платон определил это безошибочно: Илиса начала храпеть. Тяжелое дыхание сменилось негромким храпом.
Платон осторожно выбрался из-под одеяла. Прошел на цыпочках в коридор. Тишина. Он стоял у дверей в гостиную почти полчаса – ни звука. Диван не содрогался, пружины не скрипели, никто не стонал сладострастно и не вскрикивал. Тогда Платон решился и с максимальной осторожностью открыл створки двери. Он шел по комнате, совершенно не понимая, что станет делать, если сейчас в кровати с Федором будет лежать девочка, которую он видел в проеме двери. Не знал толком Платон Матвеевич и как быть, если Федор окажется один.
Разложенный диван оказался пустым.
Постояв в растерянности, Платон, естественно, пошел в ванную. Никого. Тут он заметил тень за витражным стеклом кухонной двери и вошел в кухню.
Федор сидел у стола на диванчике и вертел в руках гвоздодер как раз над головой спящей Авроры.
– Федя!.. – кинулся к нему Платон.
– Садись, Тони, – улыбнулся тот. – Что ты бродишь ночью? Разбудила она тебя?
– Кто? – обомлел Платон.
– Квака. Сказала, что пойдет спать с тобой, со мной толком не поспишь.