Приговор
Шрифт:
Эвьет выбралась из-под повозки и первым делом выдернула из руки Жерома свой арбалет, не удержавшись от искушения с силой пнуть труп. Затем принялась осматривать в лунном свете и ощупывать оружие, проверяя, нет ли повреждений. Признаться, я не ожидал такого поведения, думая, что она либо будет пребывать в полном шоке, либо сразу набросится на меня с вопросами.
– Ты не ранена? – спросил я, перешагивая через мертвецов, чтобы видеть ее с освещенной стороны. На ее лицо попало несколько капель крови, но темный цвет костюма мешал мне понять, есть ли кровь и там – и главное, чья она.
– Да вроде нет, – ответила девочка, продолжая
Я наклонился и двумя пальцами пощупал пульс на толстой шее крестьянки. Тело Магды было все в крови – больше Жерома, чем ее собственной – и мне не хотелось пачкаться.
– Мертва, – успокоил я Эвелину, выпрямляясь. – Даже при проникающем ранении сердца смерть не всегда наступает мгновенно. Даже отрубленная голова, бывает, живет до десяти минут. Я сам такое видел – сперва открывался и закрывался рот, потом только двигались глаза… не знаю, правда, какую часть из этого времени сохранялось сознание.
Щелкнула спускаемая тетива.
– Порядок, – с облегчением констатировала Эвьет. – Если бы этот гад поломал Арби, я бы… я бы его еще раз убила! Прости, Дольф, – смешалась баронесса, – я понимаю, что говорю глупости. Но они меня по-настоящему разозлили. Ладно лесные разбойники, с них что возьмешь, но эти! Быдло сиволапое! – она еще раз пнула мертвое тело, на сей раз Магды. – Кстати, лапы у нее – что подметка. Я думала, зубы сломаю, пока кусала, а ей хоть бы что! Пакость! Надеюсь, у нас еще осталась вода? Мне надо прополоскать рот.
– Трудовые крестьянские руки, – усмехнулся я, подходя к нашим сумкам и доставая фляги. – Прополощи, и выпей. Нам сейчас, по идее, много пить надо, это первое дело при отравлении, – в самый острый момент я перестал замечать головную боль, но теперь она вновь вернулась.
– Да, – поморщилась Эвьет, принимая у меня флягу, – мне тоже как-то нехорошо. Это ведь этот их напиток, да? Я почувствовала, что у него какой-то привкус. Но я смотрела на тебя, а ты его выпил и ничего не сказал.
– Моя вина, – согласился я. – Честно говоря, не ожидал от них такой подлости. Непростительно, конечно – можно подумать, первый день общаюсь с людьми… Ладно, раз уж мы сумели проснуться – все будет в порядке. Доза была слишком маленькой. Нас спасло то, что они были очень неопытными отравителями. Видимо, это был их первый раз.
Эвьет сделала несколько жадных глотков; я тоже.
– Все равно я проснулась не сразу, и вся такая вялая… Если бы не это, эта мразь ни за что не успела бы меня схватить, – она снова сунула флягу в сумку.
– Но ты успела предупредить меня. Ты спасла мне жизнь, Эвьет.
– Всегда приятно оказать услугу другу, – улыбнулась девочка. – А ты сделал то же самое для меня, так? И, надеюсь, теперь ты наконец объяснишь мне, что это за штука?
Только тут я понял, что все еще держу огнебой в руке. Словно некое чувство вины мешало мне вновь спрятать его на привычное место под курткой.
– Объясню, – вздохнул я. – Только давай сначала разожжем огонь и приведем себя в порядок.
Я подобрал меч, выломал с его помощью доску из борта телеги и взрезал первый же из тюков, чтобы добыть тряпку для факела. Кажется, материалом для таковой послужило праздничное
В свете факела мы осмотрели друг друга.
– Пара пятнышек, – констатировала Эвьет, указывая на мою куртку. – Можно оттереть травой прямо сейчас, с кожи должно хорошо отойти.
– А тебя заляпало серьезней, и кровь впиталась в ткань, – вынужден был ответить я. – Здесь, и здесь, и здесь, и здесь, и…
Рука девочки дрогнула, когда я прикоснулся к намокшему от крови рукаву, и одновременно я ощутил под пальцем разрез.
– Больно?!
Эвелина озабочено посмотрела на рукав.
– Вот черт, выходит, она меня все-таки достала, когда я ее руку с ножом перехватила… Костюм мне попортила, тварь!
– Да ладно – костюм, я про руку спрашиваю!
– Да подумаешь, рука заживет, а вот костюм жалко. Что ж мне, явиться к своему сеньору в штопаном? Ох, Дольф… – она вдруг пошатнулась. – Что-то мне…
Я едва успел ее подхватить. Девочка была без сознания. Я быстро уложил ее на телегу, воткнув факел в щель между бортовыми досками, и, не церемонясь, разорвал до конца уже пострадавший рукав. Так и есть – порез через все предплечье, кровь течет непрерывно, похоже, задета вена – но, к счастью, именно задета, а не вскрыта по всей длине, иначе… но все равно удивительно, что Эвьет не отрубилась раньше. Я сдернул с нее пояс, затянул жгут ниже локтя. Кровотечение остановилось почти мгновенно – так, уже хорошо. Теперь можно обработать и перевязать рану…
Наконец я закончил свое дело и убедился, что девочка в безопасности. Она не открывала глаза, но я знал, что обморок перешел в сон, и ей нужно восстановить силы. Пока я занимался ее раной, я действовал быстро и четко, как всегда в таких случаях, не отвлекаясь ни на какие посторонние мысли. Но теперь… теперь я вдруг почувствовал безмерное облегчение оттого, что успел. Что жизни Эвелины больше ничего не угрожает. Ну то есть ничего – это, конечно, сильно сказано, покажите мне такое место в Империи, где человеку может ничего не угрожать (разве что в могиле, припомнились мне слова Эвьет) – но, во всяком случае, от потери крови она не умрет. И это чувство совсем не походило на обычное профессиональное удовлетворение от хорошо сделанной работы, как с предыдущими моими пациентами. Пожалуй, мое облегчение было слишком уж безмерным, учитывая, что рана была простой, меры – стандартными, а помощь – своевременной. Просто снова – теперь уже не во сне, а наяву – я почувствовал, насколько меня пугает возможность ее гибели. Уже не просто сожаление о смерти достойной личности, но страх личной потери…
Нет, негоже это, совсем негоже – испытывать страх за чужую жизнь. Мне никто не нужен. Мне – никто – не нужен…
Она назвала меня другом, вспомнилось мне. Да ладно, это просто фигура речи. О какой дружбе можно говорить, если я в два с половиной раза старше ее? И, главное, после смерти учителя мне не требуются друзья. А ей? Ей, может, и требуются. Но это уже не мои проблемы, не так ли? Через несколько дней, в Нуарроте, мы расстанемся. Скорее всего – навсегда, если только когда-нибудь случайность не сведет нас вместе снова. Я так решил, и я так сделаю.