Приговоренные к войне
Шрифт:
Голова билась обо что-то упругое, а вместе с ней сотрясались все внутренности, и это…
Это… это… В памяти у неё просто не нашлось ничего подобного, чтобы вызвать ассоциацию, необходимую для описания.
Неописуемое ЭТО сводило на нет потуги взять себя в руки. Не паника, но растерянность. Растерянность, вот чем было переполнено её сознание с того мгновения, когда, вынырнув из дурного сна, она попала во сто крат более дурную явь.
Свисавшая вниз голова моталась из стороны в сторону в такт неистовой скачке. Эта тряска распугала и без того нестройные мысли. Те же, что всплывали-вспыхивали
«Куда меня везут? О чём они говорят?»
Непонятные слова. Возбуждённо звучавшие резкие голоса. Судя по всему, те, кто её пленил, возвращались из военного похода или набега.
Амрина напряглась и ощутимо прикусила нижнюю губу. Эта дополнительная боль не отрезвила – болезненных ощущений хватало и без неё, по всему телу. Однако новая боль была иная – управляемая. Правда, на очередном скачке голова резко дернулась, и зубы прокусили кожу. Рот наполнился солёной слюной. Всё же острая боль позволила, несмотря на неподходящую ситуацию, попытаться относиться к происходящему более осмысленно.
Для начала она попробовала определиться: куда её везут? Однако голова, резко и безостановочно меняющая своё местоположение, так же хаотически меняла оси координат восприятия. Само собой, и проекции мелькали так, что не было никакой возможности их увязать и осмыслить.
Единственное, что поняла Амрина: путь лошади, на которой она перемещалась в образе мешка, перекинутого поперёк, лежал вверх по горному склону. Иногда на поворотах она выхватывала взором других всадниц. Чуть поодаль. Чуть сзади. Впереди не было никого. Та, на чьей лошади она тряслась, должно быть, возглавляла этот конный отряд.
Сколько они скакали? Амрина не знала даже слова, которым может называться такой немыслимо длинный отрезок времени. Ей стало дурно, и уже не мир в неё, а сознание нечастыми вспышками пыталось ворваться в бездушное пространство, окружавшее пленённое тело. Но почти сразу гасло. Словно в тесной, загаженной всякими отходами, уже непригодной для обитания комнатке кто-то раз за разом выключал вплывающий извне свет, и жизнь здесь становилась ещё невозможнее.
Ей показалось, что пошёл дождь. Какой-то липкий и неправильный. Капли собирались в ручейки и неспешно щупали её тело, уже не отзывающееся даже на насилие. Ручейки не сползали, а, напротив, поднимались вверх. По животу – на грудь. По шее – на лицо. Пропитывали насквозь волосы и срывались куда-то вверх…
Очнулась она в полутёмном помещении, напоминавшем пещеру. При свете факелов. На земляном полу. Шевелились фигуры, смутные, будто тени. Маленькой молнией блеснуло лезвие ножа в руках женщины, приблизившейся к ней. Амрина инстинктивно попыталась отползти прочь, но женщина сказала что-то непонятное и успокаивающее. Судя по мягкому тону. В её голосе не было слышно враждебности… И Амрина, сама не зная почему, поверила этому голосу. Только настороженно замерла, когда холодный клинок касался онемевших рук, срезая стянувшие их ремни.
Её о чём-то спрашивали. Амрина отвечала на своём родном языке и видела недоумённые лица. И опять, и опять слышала, в числе прочих, те самые, первые, уже знакомые, но всё так же непонятные слова:
– Кавжэ ллунг?! Грэггис?.. Схэддрис!..
Пока пришедшие спорили между собой,
Именно с понимания – чего от неё хотят? – начиналась возможность выжить. Правда, с этого момента её персональная «Спираль» становилась доступной для пеленга. Ладно – плевать! – тут уж ничего не поделаешь. Главное, что её персональный терминал остался с нею. Чего нельзя было сказать о знаке Избранницы.
Её пластина исчезла…
– Кавжэ ллунг?! Грэггис?.. Схэддрис!.. – Откуда идёшь? Лазутчица? Говори!
Теперь она уже понимала их речь, но предпочла пока хранить этот факт в тайне.
С этого момента она ловила каждое слово. Оброненное пришедшими. Сказанное вскользь стражницами. И, наконец, поверила, что добралась-таки до намеченной цели… Полумифическая армия женщин-воительниц.
Она была среди амазонок! В самой гуще «кандидатур», некогда ею же и предложенных для использования в Походе.
Эх, знали бы они, при чьём активном участии угодили в эту враждебную местность!
Амазонки…
После того, как её оставили в покое, Амрина забилась в угол, подгребла под себя ворох сухой травы и затихла. Попыталась забыться, подремать, но мешали неугомонные мысли. О чём только не передумала она за первую бессонную ночь! Среди прочего, перебирая мнемо, так или иначе связанные с Аленьким, она припомнила мимолётный разговор со своим Избранником. Там, в избушке, на базе Упырёва воинства.
– Вот ты говоришь – война не женское дело. Что женщины могут воевать только в постели. Я правильно тебя поняла?
– Ну, я именно так не говорил. Я просто… – в его глазах проскользнуло желание не говорить на эту тему.
– Ты просто дал это понять. И в этом ничем не отличаешься от остальных мужчин, хочешь ты признаться или нет… Подожди! Не надо ничего объяснять. Это же абсолютно нормальная подсознательная реакция любого… самца, который издревле сидит внутри всех вас, мужчин. Это животное начало… А разумное начало подсказывает, что женщина… точно такой же человек, просто имеет совершенно другие функции, среди разделённого на две половины человечества. В этом, даже осознавая, тебе не всегда хочется признаться вслух… А ведь есть ещё и духовное начало. Надсознательное. И оно говорит, что нет никаких половинок!.. На этом уровне мир представляет собой единое целое, где каждая частица дополняет собой остальные…
– Хорошо. Остановимся на сознательном уровне… Скажи, почему тогда нет никаких… массовых геройств женщин в мировой истории? Или же каких-то заметных воинов… воительниц. За редким исключением… так, десяток или более имён, и всё… – его глаза посмеивались.
– Что-о-о?! Да возьми хотя бы амазонок!
– Кого? Ты бы ещё Афину Палладу вспомнила! Амри, давай… обойдёмся без мифов…
В тот раз они обошлись. Амрина не стала убеждать его в обратном. Для российского офицера Алексея Дымова амазонки были не больше, чем легендой. Для неё же…