Прииск «Безымянный»
Шрифт:
— Ты говоришь, паспорт у тебя есть? — как за соломинку схватился за это охотник. — Покажи, однако.
Здравый смысл пересилил страх и, посмотрев паспорт Сергея, охотник опустил карабин.
— Зачем начальник охрана меня обманул? Я вижу, ты Верхоянск живёшь. Я знаю, там экспедиция стоит. В прошлый год Федька Тарабукин в ней работал, с оленями ходил на реку Томмот. Однако попадали его олени, копытка заболел.
— И что их не спасли?
— Как спасёшь? Это же копытка. Федьку чуть тюрьма за это не посадили, сельсовете сказали, нарочно олень загубил. Однако геолог его спас, у него он каюром работал. Письмо передседатель колхоз отправил. Написал, что Федька Тарабукин не виноват, и не судить его надо, а наградить. Медаль ему надо дать за мужество и героизм. И ещё он написал, что оленевод Тарабукин спас геологов. На четырёх оленях он вывез всё снаряжение и продукты из тайги. Много-много раз ходил Федька взад вперед. Я маленько забыл, как звали того геолога. Кажись, Васильев.
О том случае Ивану рассказал Шевцов. Всё было именно так, как сказал охотник. За падёж двадцати оленей каюру Тарабукину грозила пятьдесят восьмая статья, и, если бы не начальник Томмотской партии Редькин, написавший спасительные письма во все инстанции, его бы точно посадили.
— Я знаю про твоего Тарабукина, — совсем успокоившись, сказал Иван. — Редькин его спас. Никита Васильевич Редькин — так зовут того геолога.
Семён закивал головой. Он помнил фамилию геолога, но в силу своей природной хитрости решил ещё раз проверить Ивана. Теперь охотник был уверен, что перед ним настоящий геолог. Наконец его посетила очередная умная мысль, и он сказал:
— А как ты здесь оказался? Зимой один в тайге! Это же тебя ищут охранники, я знаю. Что ты сделал?
Пришлось Ивану всё рассказать. Начал он с того, как после института оказался на Севере, а через год открыл месторождение золота. Он же стал его разведывать. Вырисовывались неплохие перспективы и в личном плане тоже было всё нормально. Весной собирался жениться. Но неожиданно пришла беда, откуда не ждал: пропала проба с золотом. Чекисты сразу взяли его «в оборот».
— Значит, тебя хотят посадить за то, что ты хороший человек, — выслушав его, сделал заключение охотник. — Однако это сапсем нехоросо.
— Получается, что так. Но мне от этого не легче, если попадусь им в руки, мало не дадут.
— Спасать, однако, тебя надо, а то ты пропадёшь: если не замёрзнешь, охранники поймают. Из тайги один ты не выйдешь.
Иван попросил довезти до ближайшего места, откуда можно уехать. На лице охотника появилась грустная улыбка, от этого глаза совсем сузились и стали похожими на узкие щёлочки.
— Э-э, паря, туда нельзя. Тебе заказана дорога во все посёлки, где живут люди. Тебя теперь везде ищут. Однако придётся тебе кочевать со мной до весны, а там, как лёд пройдёт, навигация начнётся, поплывёшь на пароходе. Там искать тебя никто уже не будет — своих беглых хватает. У тебя же есть паспорт, а с ним хоть в Москву поезжай.
— Так что мне делать? — растерянно спросил Иван. — Зимой кочевать по тайге?
Об этом страшно было даже подумать. В тайге не каждый сможет выжить даже летом, а что уж говорить про зиму, когда всё живое попряталось в норы или улетело в тёплые края.
— Как сто делать? Будешь охотиться со мной.
Глава 31. Побег
Вечером они расположились в палатке. На низ Семён бросил оленьи шкуры из нарты, посередине поставил охотничью печку, которую выменял у какого-то охранника за трёх соболей. Печка оказалась удобной и лёгкой, но дно и бока почти прогорели, и как он её не ремонтировал, вся светилась. Для ремонта Семён использовал консервные банки из-под американской тушёнки, собранные на помойке разведучастка, где заключённые добывали оловянную руду. Охотничьим ножом он отрезал верх и низ, а оставшуюся боковину разгибал. Получившуюся пластину клепал или прикручивал проволокой. От постоянного ремонта печка стала похожей на кочан капусты, но, несмотря на неприглядный вид, хуже греть не стала.
— Ну сто, Иван, разливай, — Семён поставил две алюминиевые кружки на оленью шкуру. — Как чувствовал, взял запасную. Ох и попируем же сегодня! Давно водка не пил, только брага иногда перепадал. Колхоз сапсем плохо, деньги не платят. Получаю только аванс на продукты, дают, чтобы Семён с голоду не помер. Нет, в тайге жить лучше.
Выпив, он сразу опьянел и разговорился. Из него полезло всё, что накопилось за долгие годы.
— На войну, однако, идти хотел, не взяли: военкомат сказал — ты нужен в тылу. Вот, видишь, я добываю пушнину, колхоз сдаю да зэков в тайге ловлю. Ой, какие хитрые встречаются, однако, настоящие бандиты. Один в меня нож бросил, я успел отскочить, а всё равно в руку попал. Хорошо — мы вдвоем с Василием были, повязали его по рукам и ногам и привезли в лагерь. За зэка обещали давать денег, да начальник обманул. Принёс нам по буханке хлеба, да ещё пригрозил.
Сказал, если будем шуметь или кому-нибудь расскажем об этой тайне, заберёт нас в лагерь. Туда я не хочу, поэтому никому и никогда об этом не говорил. Ты первый, кому я доверил такую большую тайну. Шибко ты мне понравился — ты учёный человек. Не то, что я: два класса закончил.
Он ещё рассказывал, как охотится на соболей, сколько у него капканов и как хитро он их ставит, чтобы провести этого умного зверька, а потом неожиданно заговорил о побеге Жеки. Было видно, что он всё время думал о словах Ивана, но не мог определиться и вот сейчас, наконец, решился.
— Поможем твоему другу бежать из лагеря, — сказал он заплетающимся языком. — Моих оленей никто не догонит, однако.
В тайге стояла сказочная тишина. Скрипел снег под нартами, да иногда доносилось тяжёлое дыхание оленей. В долинах рек, не шелохнувшись, красовались заснеженные лиственницы, на склонах гор виднелся придавленный снегом зелёный стланик.
Ехали через горные перевалы, по замерзшим ручьям и рекам. Семён был опытным каюром, знавшим тайгу и своих оленей. Где можно было, он спрямлял дорогу, и тогда они забирались в горы. Перед подъемом охотник всегда соскакивал с нарт и бежал рядом. Вначале Иван думал, что он разминает одеревеневшие от долгого сидения мышцы, потом сообразил — бережёт своих оленей. Глядя на него, он стал делать так же.
Восемь оленей тянули двое лёгких, связанных друг с другом нарт. В одних они сидели с Семёном, во-вторых, — лежали продукты и нехитрое охотничье снаряжение. Запасные нарты предназначались для мяса сохатого, которого тот рассчитывал завалить на охоте. Сейчас они пришлись как нельзя кстати. Иван предложил разделить оленей и четырёх поставить во вторые нарты, которыми сам хотел управлять, но сославшись на его неопытность, Семён отказался.
Мороз давил. Днём ненадолго выглядывало солнце и, порадовав, быстро пряталось за горизонт. На ночлег останавливались с темнотой и подолгу сидели возле печки. За чаем разговаривали о жизни, о проблемах, которые были у каждого.
До Верхоянска Семён добрался за три дня. Получилось даже быстрее, чем Иван проехал на машине. Остановились недалеко от поселка. У Ивана тревожно заныло сердце. Под горой жили люди, и среди них было немало знакомых геологов, а он, как последний отшельник, расположился в юрте с Семёном. Захотелось хоть одним глазом посмотреть на своё общежитие, поговорить с ребятами, но зная, что его ищут, и хорошо помня слова Жеки, говорившего, что каждого, с кем он общался, будут допрашивать чекисты, желание сразу пропало. Любой увидевший его человек мог проговориться, и тогда прощай свобода и конец несбывшимся мечтам.