Приказчик без головы
Шрифт:
– Не всех! Только лучших. Как тебе Климент?
– Грандиозно! Давай за него выпьем!
– По-моему, вам достаточно! – еле сдерживая ярость, заметила Сашенька.
– Не беспокойся, любимая. Такой сегодня коньяк! Пьешь и не пьянеешь, – заверил супругу князь. – На, попробуй.
Диди сунул жене под нос стакан с плескавшейся на дне янтарной жидкостью. От запаха голодную Сашеньку едва не вывернуло.
– Согласен, – отвел руку Диди. – Амбре еще то! Но вот когда глоточек заструится у тебя по пищеводу, ты сразу почувствуешь, что это совсем не спирт, разведенный,
– За Климента!
– Диди! Все это очень интересно…
Однако княгиню перебили:
– Папа, папа, смотри…
В кабинет без стука ворвался мокрый, но счастливый Володя и протянул отцу рыжего котенка.
– Ножки, как у рояля! – оглядев рыжего, заметил князь. – Короткие и толстые!
– У вас что? Мохнатый рояль? – удивился Лешич и спросил у мальчика: – Как звать?
– Мурзиком! – уверенно ответил Володя.
– Мурзиком нельзя! Человеческими именами тварей называть не полагается! – решительно заявил Диди.
Дмитрия Даниловича в гимназии за татарский разрез глаз величали Мурзой.
– Но почему? – заныл Володя.
– Сыночка! Не реви! Назови его Марсиком! – предложила нечто похожее Сашенька.
– Марсик тоже человечье! – не согласился Володя. – Даже не человечье – Божье! Марс – бог войны!
Безымянному котенку сигарный дым не понравился. Сначала он зачихал, а потом и вовсе спрыгнул с колен Дмитрия Даниловича на ворсистый персидский ковер. И моментально напрудил там лужицу. Сашенька встала с гнутого букового стула, схватила негодника и потыкала мордочкой в безобразие.
– Вот тебе, вот тебе, обормот. На улицу ходи!
– Обормот! Отличное имя, – обрадовался Дмитрий Данилович и пропел: – Кот Обормот!
Выпущенный из рук котенок побежал из кабинета вон. Провожая его взглядом, Сашенька заметила в дверях гувернантку. Та зашла сюда вслед за подопечным. После дождя девушка напоминала распустившийся поутру бутон розы – мелкие капли сверкали на ее румяных щечках.
– Наталья Ивановна, – сказала Александра Ильинична строго. – Вы бросили ребенка у Михайловского моста! Он мог в воду упасть! Его собака чуть не покусала!
– Я… Я…. – Цветочек под строгим взглядом хозяйки тут же пожух.
– Вы уволены!
Девушка затряслась, а затем рухнула в обморок. Лешич бодро, несмотря на количество выпитого, вскочил с кресла. Подбежав, поднял руку, пощупал пульс:
– Мы тут накурили, обморок от недостатка кислорода…
– Чушь! Лично мне кислорода достаточно, – безапелляционно заявила Сашенька.
– Камфора у вас есть?
– У Клашки спроси, – безразличным тоном посоветовала княгиня и повернулась к мужу: – Так вы нашли Марусю?
– Увы! – развел руками Дмитрий Данилович.
– А про Пашку Фо выяснили? На какой руке не было большого пальца?
Лешич, кряхтя, поднял Наталью Ивановну на руки и двинулся с ней по коридору.
Дмитрий Данилович проводил Прыжова взглядом:
– На левой. Только скелет к Пашке никакого отношения не имеет. Пашка из деревни письмо прислал, что женился. Понимаешь?
– Понимаю, –
– Потому что люблю тебя. И Клашу люблю. И преподавать люблю. А все, что люблю, вдруг полетело под откос. Ты возненавидела Клашеньку…
– Ну хорошо, так и быть, пусть пока остается…
Но Дмитрию Даниловичу было не остановиться:
– С кафедры поперли. А мне сорок пять! Уже! Понимаешь? Пушкин в мои годы давно покойником был! И Лермонтов…
– Значит, радуйся, что жив…
– Жив! Но ничего, ничего не совершил! И ни на что не гожусь! Понимаешь?
– Диди!
– Не понимаешь! Один Лешич понимает. Хороший он. Очень! А я ведь его ревновал. Как пожалует в гости, у меня кишки от возмущения начинают друг с дружкой здороваться. За столом неудобно сидеть. Сижу и мучаюсь, а выйти боюсь. Потому что он любит тебя!
– Не говори глупостей…
– А то сама не знаешь!
– Послушай…
– Да слышал уже сто раз! Если бы ты захотела, вышла бы за него, а не за меня.
– Правильно. Молодец!
– Но ведь Лешич тебя любит! И тебе сие приятно…
– Диди…
– Да и ладно! Во всем есть положительное, даже в отрицательном. Кто бы, кроме Лешича, меня сегодня выслушал? Не Спасову же идти плакаться? И помог мне Лешич здорово. Я ведь всех этих околоточных, городовых, извозчиков боюсь. Да-да! Не смейся! Они будто с Луны прилетели. Как разговаривать с ними – не знаю.
– Не придумывай!
– Нет, конечно, приказать: «Подай-ка, любезнейший, два шницеля и графинчик водки» – я могу, спору нет! А по душам, по-человечески с ними не умею. Тебе вот завидую! Нарядилась в сарафан, пошла на рынок торговаться. А я вне фрака словно и не существую. Но они ведь тоже люди. Взять, например, Климента! Преинтереснейший субъект. Из крестьян в солдаты, попал на Кавказ, в самое пекло, оттуда в Крым. Севастополь, Балаклава! Сражался геройски! В поручики выбился. После отставки в полицию пойти не испугался. Все про всех в околотке знает, мышь мимо него не проскочит…
– Хорошая у вас была гувернантка. – Прыжов не спеша вернулся в свое кресло. – Невинная аки младенец. Наломаю, говорит, спичек и отравлюсь. Потому что обесчещена.
– Только не в моем доме! – сверкнула глазами Сашенька. – Пусть немедленно собирает вещи!
– Никак пока не может. Пребывает в полуобморочном состоянии.
– Раз спички ломать в состоянии…
– Не волнуйся, – успокоительно махнул рукой Лешич. – Я провел беседу. Объяснил, что спички теперь не те [41] , отравиться не отравится, только пронесет.
41
До 1855 года при производстве спичек использовался ядовитый белый фосфор. Шведский химик Йохан Лундстрем заменил его на красный, отравиться которым намного сложнее. Такие спички получили название шведских.