Приказчик без головы
Шрифт:
– Угу!
– Я хочу переквалифицировать обвинение.
– А получится?
– Не знаю, – теперь уже князь пожал плечами. – Опять мешает отрезанная голова и попытка утопить труп, сиречь скрыть тело.
Сашенька встала, накинула халат и, хотя каждое движение болью отзывалось в затылке, подошла к окну. На противоположной стороне Таврической привычно прогуливался Глебка.
Если Калина Фомич невиновен, зачем следит?
Нет! Диди ошибается, а вот она на верном пути. И не мытьем, так катаньем прищемит Осетрову хвост.
Ох! Она
Отлично! Необдуманной клятвой можно пренебречь. Что ж, будем действовать! Но как? Пойти к Осетрову и спросить, где Маруся, – пошлет подальше. Надо хорошенько все обдумать. Что мы знаем? Маруся, по слухам, прелестна, а Калина Фомич похотлив, как молодой орангутанг. Не в этом ли причина преступления? Вернее, одна из причин. Диди верно подметил: Сидор набивался в компаньоны, но средств не имел. Но так не бывает. Значит, знал нечто компрометирующее, держал на крючке!
«Теплее, теплее», – сказала себе Сашенька. В юные годы она любила в «горячо – холодно» играть.
Ах, как же хитер Калина Фомич, одним махом семерых убивахом! Избавился от шантажиста, а заодно и от мужа приглянувшейся женщины. К себе домой Марусю привести он не мог, жена у Осетрова ревнивая, значит, где-то меблированную комнатку снял. Если за Калиной проследить…
А проследить надобно сегодня. Сегодня тезоименитство императрицы, выходной.
– …хочу поработать в тишине. Ты не могла бы побыстрей увести детей на прогулку? – спросил Диди.
Сашенька удивленно посмотрела на мужа:
– Я?
– А кто? Ты не помнишь, что вчера собралась уволить Наталью Ивановну?
– Она уже ушла? – испугалась княгиня.
Все планы летят под откос!
– Пока нет, ждет расчета.
– Отлично! – обрадовалась Сашенька.
– Вот как? Неужели решила простить?
А куда прикажете деваться? Да и Лешич ходатайствовал. Вернее, шантажировал…
– Да, – небрежно обронила княгиня. – В последний раз.
– Тогда и я в последний раз прошу тебя советоваться, прежде чем кого-то увольнять. Того и гляди, совсем без прислуги останемся! Я и так уже сам бреюсь, сам одеваюсь, хочешь, чтобы я вдобавок и суп варил? Кстати, а где огурцы? Говорят, вчера ты их не принесла.
Ух, Клаша уже наябедничала! Зря ее пожалела…
– У меня деньги украли… Прямо из кармана вытащили…
– На Царицыном лугу? Не знал, что там огурцы растут…
И Лешич туда же! Хотя нет, Лешич ни при чем. Сашенька сама рассказала о встрече с Натальей Ивановной.
– Я туда случайно, по делам…
– По каким делам?
– Тебе неинтересно. По женским…
– Ошибаешься, очень интересно. Меня в последние дни не покидает ощущение, что ты от меня что-что скрываешь…
– Ты заблуждаешься…
– Или кого-то. Ответь, но только честно! У тебя кто-то появился?
– Кто?
– Ты кем-то увлеклась?
– Что? – Сашенька, словно бабочка, подлетела к Диди и обняла. – Глупенький! Я тебя люблю. Одного!
– Хочется верить…
– Диди! Мне тридцать пять. Конечно, приятно, что ты считаешь меня до сих пор привлекательной! Но почему аморальной?
– Ты непредсказуема!
– Да ну…
– Поэтому мне и интересно с тобой. Каждый день, как новая глава в книге.
– И мне интересно…
Супруги слились в поцелуе.
– Сашенька, но тебя же Наталья Ивановна ждет, – робко напомнил ей Дмитрий Данилович, когда они на миг разлепили губы.
– Подождет…
– Мамулечка! – навстречу по коридору мчался Володя. – Мамулечка! Ум-моляю! Прости Наталью Ивановну. Это я виноват. Я! Она приказала стоять, а я пошел…
Володя вдруг обхватил полы халата руками, Сашенька едва не упала.
– Мамулечка! Ум-моляю!
Княгиня присела, обняла сына, поцеловала:
– Тебя Наталья Ивановна подговорила такое сказать?
– Нет, мамочка, нет! – горячо возразил Володя и тут же проговорился: – Женька…
Еще один защитничек выискался!
– А ты знаешь, что врать нехорошо? – строго посмотрела на младшего Сашенька.
Володя потупился, а потом нехотя кивнул:
– Знаю, мама! Мне очень… Мне очень стыдно. Я Женьке говорил, что ты заругаешься. А он… А он меня…
– Ударил? – сверкнула глазами княгиня.
Врачи после Татьяны вынесли приговор – больше у Сашеньки детей не будет. И вдруг нечаянная радость… Как ни старалась Тарусова относиться к детям одинаково, поздний сын почему-то был милей остальных.
– Нет, мамуля, нет! Женя сказал, что, если я мужчина… А я ведь мужчина, правда?
– Правда, – вздохнула Сашенька.
– Если я мужчина, то должен пойти и сказать правду, даже если ты будешь ругаться. Вот и признаюсь: я самовольно ушел, а у Натальи Ивановны глаз на затылке нет.
Сашенька раздраженно вздохнула. Всегда злилась, когда пытались давить, а здесь прямо заговор! Вчера Лешич, сегодня мальчишки…
Спору нет: она порывиста, эмоциональна, решения принимает спонтанно, оттого не всегда они взвешенны. Но ведь Сашенька всегда права. Ну, почти всегда…
– Прости меня, мамочка, – захныкал Володя, не дождавшись ответа. – А Наталья Ивановна уже простила!
Далась им Наталья Ивановна. Защищают аки львы!
Как же Сашенька устала! Тянет и тянет воз, а ей вместо благодарности одни палки в колеса.
– А ты извинишься перед ней? – заикаясь от волнения, спросил Володя.
– Я подумаю…
Извиняться, конечно, не будет. Просто великодушно простит. В последний раз! И чтоб больше…
Придав лицу строгость с легким оттенком снисхождения, Сашенька взяла Володю за руку, чтобы вместе навестить Наталью Ивановну. Но из комнаты Татьяны раздался вдруг страшный грохот, а затем дружный хохот. Сашенька рывком распахнула дверь.