Приказчик без головы
Шрифт:
– Чего тебе надо, фабрика? – Калина Фомич в очередной раз безуспешно попробовал освободиться от хватки.
– Кончай, дядька, безобразничать! Девок бить – последнее дело!
– Жену учу. Имею право! Ну, пусти!
Сашенька, после удара под ребра дышавшая с большим трудом, прошептала:
– Помогите… Помогите… Я не жена…
– Врешь, значит, господин хороший…
– Что ты мнешься! – крикнул раскрасневшийся от бесплодных потуг Осетров Прохору. – Заходи сзади!
Внезапно, откинувшись головой, он стукнул мастерового затылком по лбу. Тот от неожиданности на миг ослабил хватку и сразу получил локтем в грудь. Отлетев почти на сажень, Сашенькин заступник боком приземлился на деревянную мостовую.
– Вали отсюда, а то изуродуем, – посоветовал ему Калина Фомич.
Мастеровой вскочил как ни в чем не бывало и двинулся на Осетрова.
– Еще захотел? – крикнул купец.
Дальнейшее произошло стремительно. Сашенька ойкнуть не успела, как Осетров оказался на земле.
– Ты тоже хочешь? – спросил мастеровой у Прохора, подув на кулак, словно на ружье после стрельбы.
– Спасибочки! В другой раз!
– Тогда забирай хозяина и проваливайте!
Прошка, припадая на поврежденную ногу, доковылял до Осетрова. Тот стонал, из носа хлестала кровь; без посторонней помощи встать купец не смог.
– Пособи! – попросил он возницу.
Мастеровой присел возле Сашеньки:
– Жива?
– Угу!
– Ребра целы? Ну-ка вдохни полной грудью! Не больно?
– Не! Спасибо вам!
– Да не за что…
Прошка, усадив Осетрова в дрожки, сам устроился рядом с возницей.
– Но, родимая! – хлестнул тот кобылку.
Приказчик кашлянул, Сашенька обернулась. Прошка подмигнул ей: мол, помнишь про встречу?
– Тебе что, добавить? – вскочил мастеровой.
– Нет, нет! У меня глаз сам по себе мигает!
– Еще раз мигнешь – выбью!
Когда дрожки скрылись за поворотом, неожиданный спаситель помог Сашеньке подняться.
– Позвольте представиться, сударыня, – Юрий Ципцин. Невская стеариновая артель.
– Маруся.
– Очень приятно-с! Толстый этот кем тебе приходится?
Господи! Опять придется врать. Как надоело…
– Да хозяин это… Соблазнить хотел. А я хозяйке донесла и расчета попросила. Ну, и вот сегодня в церкви нос к носу столкнулись…
– Каков боров, однако! Жаль, не знал. Покалечил бы…
– Ой, что ты, грех это…
– Грех прелюбодействовать…
– Еще раз спасибочки. Мне пора.
– Нет уж! Вдруг за углом поджидает? Давай провожу…
Отказать было невозможно. Мастеровой подхватил Сашеньку под ручку, и они отправились гулять. Времени до назначенной встречи было предостаточно, дом Живолуповой находился неподалеку, поэтому княгиня позволила угостить себя мороженым с лимонадом, потом совершила променад вдоль пристани, где запах реки и скошенного сена причудливо смешивался с ароматом заморских пряностей, хранившихся на складах. Не торопясь, дошли до Сытного рынка, где Сашенька (наконец-то!) купила огурцов с пупырышками, завернули ненадолго в зоосад. Пришлось ахать и охать, изображая изумление впервые попавшей туда кухарки.
Ципцин был красив, гимнастически сложен (иначе вряд ли бы справился с грузным Осетровым), вел себя галантно и обходительно. Интерес свой мужской не скрывал, вздыхал, сжимал ладошку, однако границ не переходил и глупостей не делал.
Расстались с Юрием за квартал до дома Живолуповой. Сашенька твердо отказала в будущем свидании (зачем обманывать хорошего человека?), но на прощание с благодарностью чмокнула в щечку и назвала Юрочкой.
Получив несколько дней назад ключ от муравкинской квартиры, Сашенька носить его в ридикюле не рискнула – спрятала в выемку между каменной стеной и дверным косяком. В сумочку и любопытный Володя может заглянуть, и Татьяна в поисках пудры (девица тайком от родителей давно уже пользовалась косметическими средствами), да и Клашка не считает зазорным нос сунуть.
Поблагодарив себя за предусмотрительность (не надо взад-вперед мотаться), Сашенька пересекла двор, торопливо кивнув дворнику Кутузову, достала украдкой ключ и открыла дверь.
Петербург смраден. Миазмы, дым от костров, болотный дух, аромат гниющих деревянных мостовых, вонь от бочек с отбросами, стоящих в каждом дворе, запах лошадиного навоза покидают город редко, лишь когда дует свежий ветер с залива. Потому летом, когда воздух недвижим, жители стремятся перебраться за город, на дачи.
Оставшиеся же стараются не замечать зловония. Но в полуподвале у Муравкиных сие было невозможным: будто искусный парфюмер сконцентрировал там все отвратительные запахи. Сашенька немедленно раскрыла окна.
Прошка опоздал на полчаса.
– В странном месте вы обитаете, – почесал он затылок.
– Осведомителей у меня много, многие, как ты, боятся в людных местах…
– Понятно! – объяснение Прошку успокоило. – Но окна все же закройте!
– Хорошо, – вздохнула Сашенька. – Как Осетров? Оклемался?
– Оклемался! На острова поехал с семьей.
– Рассказывай!
– Я… – начал было приказчик и запнулся. – Я Стефанию люблю, а она – меня. Жениться хотим! Вот Стешка и надоумила все рассказать вам…
– Стешка? – удивилась княгиня. – Кто это?
– Как кто? Дочь Калины Фомича. Приемная.
Сашенька припомнила толстую, похожую на мать девицу.
– А Осетров нашему браку противится.
– Потому что капиталом ты не вышел?
– Да хоть бы и вышел…. Не хочет Калина Фомич Стешке приданого давать. Дочка-то не родная! Вот и распустил слух, что чахоточная. Мол, от Аграфены Миничны заразилась.
– Это супруга Осетрова? – уточнила Тарусова.
– Она самая. Как умрет Минична, Осетров Стешку в монастырь запрет. И тогда все деньги ему достанутся. А он ведь их не заработал. Просто охмурил богатую вдовушку! Калина, как и я, из приказчиков. У Телепнева служил. Слыхали про такого?
– Да, – не соврала Сашенька.
Слышала. Точно слышала! Только вот где и когда?
– Телепнев монопольно торговал сукном ричардсовской мануфактуры. Товар, конечно, дорогой, но важные господа исключительно из него костюмы шьют. Почитай, самое известное в России аглицкое сукно! Наше-то, отечественное – для бедных, шерсть потому что дрянная. Калина Фомич сидельцем у него начинал, потом в приказчики выбился. Но всю жизнь прозябать там не собирался. Мечтал о собственном деле. А как его завести без денег? Начал невесту себе подыскивать, сваху нанял. Мужчиной он тогда видным был, не то что теперь. Вот внешностью Аграфену Миничну и зацепил! Первый ее муж, купец Полуянов, умер не вдруг, тоже чахоткой страдал, но дело свое успел выгодно продать, а деньги в облигации обратить. Женихов вокруг Миничны крутилось много, но Калина статью всех обошел. Как поженились, капиталец он, естественно, к рукам прибрал. Прикинул, а доход-то по облигациям невелик. На бирже играть Калина Фомич боялся. Там и взлететь можно, и кубарем с горы покатиться. А чего он умел? Что знал? Только одно – ткани ричардсовской мануфактуры. Вот и написал мистеру Ричардсу: «Так, мол, и так, Телепнев – монополист, потому большие накрутки делает на сукно, аж сто процентов, а я готов торговать за пятьдесят. Отдайте, мол, мне контракт». Ричардс иначе рассудил. Телепнев в год сукна продавал корабль, если количество купцов удвоить, а цены понизить, то будет продаваться два корабля. И согласился, благо Осетров отсрочку не просил, готов был предварительно платить.