Приказчик без головы
Шрифт:
– Отлично! Отлично! – обрадовалась Сашенька. – Стешка твоя готова показания в суде дать?
– Не знаю! Вряд ли… За мать боится. Той жить год от силы остался. А вдруг Аграфену Миничну виноватой признают, что на мужа не донесла?
– Любишь Стешку?
Прошка усмехнулся:
– А как же! Жениться хочу!
«И дело прибрать к рукам!» – подумала вдруг Сашенька. Когда Осетров отправится на каторгу, лавка отойдет супруге, а от нее дочери с зятем.
Во входную дверь постучали. Требовательно, настойчиво.
– Ждете кого? – спросил Прошка.
Сашенька помотала головой, негромко спросила:
– Кто там?
– Дворник! – крикнули из-за двери.
Тарусова подошла и повернула ключ.
– Ты зачем приперлась? – накинулась на нее с порога Живолупова. – Убирайся отсюдова, чтобы глаза мои не видели! Ой! Княгиня?!!! Простите, впотьмах не разглядела. Думала, Маруська! Что это вы…
В эту секунду Живолупова заметила Прошку. Вернее, его силуэт под одеялом. Приказчик, заслышав ее голос, юркнул в кровать и накрылся с головой.
– А-а, понимаю! Не буду мешать… Уж простите, ошиблась…
Дверь захлопнулась. С улицы было слышно, как Поликсена Георгиевна обзывает Кутузова слепым идиотом.
– Угораздило вас квартиру тут снять, – пробурчал, вылезая, Прошка. – Живолупова…
Сашенька перебила:
– Бог с ней! Скажи-ка лучше – любовница у Калины Фомича есть?
– Раньше имелась, Анютка! Он и не скрывал. Но после убийства Сидора вдруг бросил. Стешка предполагает, что Аграфена Минична велела. Уж больно Анютка вела себя нагло. Даже в церкви к Калине целоваться лезла.
– А может, новую кралю завел?
– Кто его знает! Не хвастался. Хотя… Знаете, что странно? Раньше он биржу последним словами крыл. Мол, одни жулики там и воры, а последний месяц два раза в неделю туда ездит. Во вторник и пятницу.
– Ну и что? – пожала плечами Сашенька.
– Из дома выезжает в три пополудни.
– Так биржа с часу закрыта.
– И я про то!
– По вторникам, говоришь? – переспросила Сашенька.
– Да!
– Отлично! Все, расходимся. Не могу больше, сейчас от удушья помру!
– Мария Никитична, давайте не вместе! И, если позволите, я через окно выйду.
– То есть?!
– Живолупова меня знает… Донесет Осетрову, сами понимаете…
Так и поступили. Прошка вылез из окна, осмотрелся по сторонам, по стеночке бочком дошел до дровяного сарая, подтянулся, тихо, как кот за воробышком, пересек его крышу ползком и спрыгнул в примыкавший палисадник.
Сашенька же закрыла окошко, оставив для проветривания лишь форточку, взяла огурцы со стола, закрыла дверь на ключ и спрятала его.
На выходе из подворотни ей метлой отсалютовал Кутузов.
Сашенька оглянулась на окна второго этажа. Занавеска в покоях Живолуповой резко задернулась. Теперь ясно, чего опасался Прошка: Поликсена Григорьевна очень любопытна. И, вероятно, невоздержана на язык. Что ж, надо будет учесть…
Большая Зеленина была пустынной, никаких извозчиков. Пришлось идти пешком. Сашенька торопилась, потому и не заметила, как от углового с Наличной [45] дома за нею устремился какой-то человек. Он подкрался сзади и зажал ей рот мощной пятерней.
45
Ныне улица Корпусная.
Господи! Неужели смертный час?! Задушат… Прощайте, дети! Прощай, Диди!
– Сюрприз!
Второй рукой нападавший протянул Сашеньке букет ромашек.
– Марусенька! Я не могу без тебя!
Ципцин!
Сашенька схватила букет, развернулась и со всей силы отхлестала незадачливого ухажера.
– На тебе, на…
– Марусечка! Ты что? Испугалась? Прости, прости, кралечка!
– Так заикой… Разрыв сердца можно…
– Ну все! Все! Прошу прощения! – Ципцин упал на колени. – И руки прошу!
– Юра! Вы… Ты… Ты с ума сошел!
– Люблю! Люблю тебя, Марусечка! – Ципцин схватил Сашеньку за лодыжки.
– Я… Я замужем… Пусти, Юрочка! Антип мой ревнив. Пусти и ступай…
– Я провожу…
– Не надо…
Как не отнекивалась, умоляла и уговаривала Сашенька, Ципцин увязался за ней. Похоже, он влюбился, и это обстоятельство грозило княгине большими неприятностями. Она чувствовала – Юрий из таких натур, что не отступят, пока своего не добьются. Если узнает, где Сашенька живет, беды не миновать…
– Пирожное хочу! – заявила княгиня, остановившись у витрины кондитерской.
– Один момент! – обрадованный Ципцин тут же ворвался в лавку.
Пока он толкался в очереди, Сашенька перебежала Кирочную. Секунд за десять перед барабанщиком.
Москву будят колокола, Петербург – барабаны. В столице немыслимое количество полков – гвардейские, кавалерийские, бог весть какие еще. Летом и зимой они совершают десятиверстные прогулки по городу, грохоча тысячами сапог и оглушая публику барабанным боем.
Бедный Юрий Ципцин с коробкой пирожных смог перейти на другую сторону только через четверть часа.
Уф!!!!
Глава десятая
Володя ворвался к Сашеньке с неизменным зачином:
– Мама, мама, а правда?..
Пять лет, кто не помнит, – возраст отчаянного любопытства и невероятных сомнений. Маленькому человечку еще сложно отличить правду от вымысла, сказку от были, потому он ищет помощи у главных авторитетов – родителей.
Сашенька раздраженно, потому что уже не в первый за утро раз, оторвалась от дневника: