Приключения 1985
Шрифт:
Все как в его жизни! Муха гонится за мошкой, паук сжирает муху… А есть кто-то еще более сильный и могущественный.
Он подобрал сухую, с палец толщиной ветку и сильно ударил, размозжив крестовика и сорвав паутину. Все.
Он засмеялся над собой. Глупо! Ну а ты, Валерка, кто: мошка, муха или паук? Крутишься, ловчишь, старательно плетешь хитроумную паутину, опутывая тех, кто тебе нужен… Но и сам запутан в еще более крепкой и липкой, дрожишь, прислушиваясь к ее подергиванию, потому что есть пауки крупнее, сильнее и опаснее. А еще есть люди, которые могут разорить
Черт возьми, те же самые мысли! Вот тебе и расслабился, отдохнул, отвлекся! Но в общем день прошел хорошо, одновременно сделано несколько дел. Осталось довести до конца еще одно.
Федор лежал на кровати в одних трусах, бессмысленно глядя в потолок.
— Опять в меланхолии? Я надеялся, что сумею тебя расшевелить!
— Тошно, Валера. Все равно тошно.
— Так лечись, дурачок! Я же тебе и лекарство нашел! Или не понравилась Маринка?
Федор поднялся.
— Понравилась. Только… Какая-то чересчур свободная, развязная, что ли…
Вот черт! Такую реакцию надо было учесть.
— Видишь ли, Федя, — печально начал Золотов. — К сожалению, это печать современной молодежи. Мы с тобой такими не были. А сейчас соблазнов много: бары, рестораны, танцульки… Все это налагает определенный отпечаток…
Он прошелся по комнате, озабоченно поглаживая затылок.
— Но у Марины все это внешнее, наносное. Она приехала из деревни, стала приспосабливаться к городской жизни и, боясь в чем-то отстать, чересчур активно копировала окружающих. А окружение — сам понимаешь… Так что она по-своему несчастная — мечется, ищет чего-то, найти не может… Ей бы помочь надо…
Краем глаза Золотов наблюдал за реакцией Федора. У того на лице отразилось сочувствие.
— Оденься, Федя, пойдем воздухом подышим, а то ты опять закиснешь. Когда у тебя рейс?
— Через пять дней уходим. Короткий конец, месяца за полтора обернемся. А потом судно на ремонт станет.
— Ну ничего, хоть по твердой земле походишь. А то все волны, вода кругом… Небось скукотища?
— Да нет… Привык.
— А что ты вообще думаешь дальше делать? В училище поступишь, тут я тебе помогу железно, а потом? Зарплату прибавят на полсотни, а остальное все то же: три-шесть месяцев в море, коротенькая передышка, и опять… Не успеешь оглянуться — старость подошла… А что ты видел, кроме штормов, штилей да торговых кварталов иностранных портов? Да ничего!
— Прям-таки и ничего?
— Федя, систематическое пересечение границы, разная конъюнктура рынков, перепады цен — да это же золотое дно!
— Контрабанду вертеть, что ли? На это намекаешь?
— А почему бы и нет? Это же не грабеж, не разбой и даже не кража — использование экономических законов!
— За такое использование в тюрьму сажают!
— Не всегда! — Золотов поднял палец. — Только если попадешься.
— Все попадаются.
— Да брось чепуху городить! Попадается только дурак. Если все хорошо продумать, риска практически не будет.
— А ты все хорошо продумал?
Золотов насторожился, почувствовав подвох.
— Чего я буду за тебя думать? У тебя своя голова на плечах. — Он протянул Петренко распечатанную пачку сигарет. — Но на добрый совет всегда можешь рассчитывать. Жизнь-то я знаю получше…
Они закурили.
— Судно большое, ты в рейсе посмотри внимательно, может, и найдешь какое-нибудь укромное местечко… Обязательно найдешь… И подумай на досуге, между вахтами, что жизнь человеческая проходит очень быстро…
— Знаешь что, смени пластинку!
Золотов изобразил обиду и замолчал. На сегодня хватит. Понемножку, исподволь ему можно будет внушить задуманное. Капля камень точит! Но чересчур нажимать не стоит. Пусть он думает, что сам пришел к тому решению, которое будет вложено ему в голову.
ВЫПАД ПЕРЕД ЗЕРКАЛОМ
Роль потерпевшего играла борцовская кукла, подвешенная на четырех растяжках к стойкам и перекладине турника. Проволока соединялась с динамометрами, показания которых лягут в основу расчетов экспертов.
Громко хлопнула дверца автомобиля.
— Привезли, — сказал фотограф.
— Всем приготовиться, сейчас начинаем.
Рослый милиционер и женщина-сержант ввели Вершикову. Она непонимающе смотрела по сторонам, но, увидев висевший на стене неподалеку от куклы кортик, вскинула голову.
— Проверять будете? Я же сказала: не помню, что да как. И потом — раз на раз не приходится…
Чувствовалось, что она уже обсудила интересующие вопросы с соседками по камере.
— Ничего не поделаешь, порядок есть порядок.
Я объяснил условия и цели эксперимента. Конвоиры недовольно переглянулись и придвинулись поближе: по вполне понятным причинам они не любят, когда в руки арестованных попадает оружие.
— Начали!
Вершикова стояла неподвижно. Минута, полторы, две…
— Пожалуйста, Вершикова, мы ждем.
Она помедлила еще несколько секунд, потом, решившись, подошла к стене и протянула руку. Сейчас имело значение каждое ее движение, каждый жест. Едва слышно зашумела камера, щелкнул затвор фотоаппарата. Фотографии и видеозапись помогут запечатлеть то, что может не успеть схватить человеческий глаз: направление удара, угол наклона клинка, траекторию его движения…
Вершикова замешкалась, чем дольше она возилась с кортиком, тем очевиднее становилось: она не знает, что клинок заперт в ножнах и освободить его можно, только нажав кнопку замка, маленькую незаметную кнопочку, о существовании которой она тоже не подозревает.
Все сильнее дергая неподдающуюся рукоятку, не понимая, в чем дело, она осознала, что бесстрастная пленка фиксирует и неуверенность и беспомощность и ее ложь становится сейчас до неприличия наглядной. Оставив безуспешные попытки, Вершикова опустилась на пол и заплакала.