Приключения Арсена Люпена

Леблан Морис

– А не существует ли другой возможности попасть в кладовую?

– Нет.

– Там нет окна?

– Есть, но оно заделано.

– Я бы хотел в этом убедиться…

Зажгли свечи, и господин Вальроб тут же отметил, что окно лишь наполовину закрыто придвинутым к нему шкафом, который к тому же не касается вплотную оконной рамы.

– Но он стоит достаточно близко, – заметил месье де Дрё, – невозможно отодвинуть его бесшумно.

– А куда выходит окно?

– Во внутренний дворик.

– Это ведь не последний

этаж?

– Нет, над ним еще два. Но на уровне этажа, где живут слуги, дворик огорожен сеткой с мелкими ячейками. Поэтому здесь так мало дневного света.

Когда отодвинули шкаф, то обнаружили, что окно заперто, это означало, что в дом никто не залез снаружи.

– Разве что, – заметил граф, – этот некто вышел через нашу спальню.

– Но в этом случае задвижка на двери не была бы закрыта изнутри.

Комиссар мгновенье размышлял, потом повернулся к графине:

– Знал ли кто-то из вашего окружения, мадам, что вы вчера вечером собирались надеть это ожерелье?

– Разумеется. Я этого не скрывала. Но никто не знает, что мы прячем его в этой кладовой.

– Никто?

– Никто… Вот только…

– Прошу вас, мадам, уточните. Это весьма важно.

Она обратилась к мужу:

– Я подумала об Анриетте.

– Анриетта? Но она этого не знает, так же как и все остальные.

– Ты уверен?

– О ком вы говорите? – спросил господин Вальроб.

– Подруга по монастырю, она поссорилась с родными из-за того, что вышла замуж за простолюдина. Когда ее муж умер, я приютила ее вместе с сыном и отвела им квартиру в нашем особняке.

И добавила в замешательстве:

– Она мне кое в чем помогает. У нее золотые руки.

– На каком этаже она живет?

– На нашем, недалеко отсюда… в конце коридора… Кроме того, я подумала, что… окно ее кухни…

– Выходит в тот же дворик, не так ли?

– Да, как раз напротив нашего.

После этого заявления наступило молчание.

Затем месье Вальроб попросил, чтобы его проводили к Анриетте.

Она шила, а ее сын Рауль, мальчуган лет шести-семи, читал, примостившись рядом. Комиссар был несколько удивлен, увидев, как скудно обставлена ее квартирка, состоявшая из одной комнаты без камина, и клетушки, служившей кухней, и приступил к допросу. Казалось, она была потрясена, узнав о краже. Накануне вечером она сама помогала графине одеваться и застегнула колье у нее на шее.

– Боже праведный! – воскликнула она. – Невозможно даже представить!

– И вы никого не подозреваете? Ведь есть вероятность, что преступник проходил через вашу комнату.

Она от души рассмеялась, ей даже в голову не пришло, что ее могли заподозрить в содеянном:

– Так я даже из комнаты не выходила! Я ведь никогда никуда не хожу. А потом, взгляните…

Она открыла окно клетушки.

– Отсюда не меньше трех метров до карниза напротив.

– А кто вам сказал, что мы рассматриваем

возможность совершения кражи оттуда?

– Но… ведь ожерелье хранилось в кладовой?

– Откуда вам это известно?

– Господи! Я всегда знала, что его кладут туда на ночь… Это упоминали при мне…

Ее еще юное лицо, уже отмеченное печатью горя, выражало кротость и смирение. Однако внезапно в общей тишине на ее лице вдруг появилось выражение тревоги, словно ей грозила какая-то опасность. Она прижала к себе сына. Ребенок взял ее руку и нежно поцеловал.

– Надеюсь, – сказал господин де Дрё комиссару, когда они остались наедине, – что ее-то вы не подозреваете? Я готов за нее поручиться. Это сама порядочность.

– Да, я полностью разделяю ваше мнение, – заверил его господин Вальдроб. – Скорее я полагал, что речь может идти о невольном соучастии. Но признаюсь, что и от этой версии приходится отказаться… К тому же это никак не проясняет загадку, над которой мы бьемся.

Комиссар не стал вести расследование дальше, он передал дело следователю, а тот продолжал его в течение еще нескольких дней. Допросили слуг, проверили все замки, открывали и закрывали окно кладовой, снизу доверху обследовали дворик… Все напрасно. Замок оказался нетронут. Окно нельзя было ни открыть, ни закрыть снаружи.

И все-таки расследование так или иначе все время возвращалось к Анриетте. Была тщательно изучена ее жизнь и установлено, что за все три года она только четыре раза покидала особняк – и все четыре раза ходила за покупками, что было легко проверить и подтвердить. На самом деле она выполняла функции горничной и портнихи мадам де Дрё, которая была к ней особенно придирчивой, о чем сообщали все слуги, прося не выдавать их.

– Впрочем, – сказал следователь, который за неделю пришел к тем же выводам, что и комиссар, – даже знай мы, кто совершил кражу, а нам это неизвестно, мы все равно оставались бы в неведении, каким способом она была совершена. С обеих сторон препятствия – закрытые окно и дверь. Двойная загадка! Как можно было войти внутрь и как, что еще сложнее, выйти наружу, оставив запертой изнутри дверь и закрытое окно?

После четырехмесячных усилий следователь пришел к такому заключению, хотя и не стал его оглашать: супруги де Дрё, испытывавшие денежные затруднения, причем немалые, продали ожерелье королевы. И дело было закрыто.

Кража драгоценного ожерелья нанесла семейству Дрё-Субиз заметный удар, последствия которого еще долго были ощутимы. Их кредит больше не поддерживался принадлежавшим им сокровищем, и теперь они имели дело с более требовательными кредиторами и менее покладистыми заимодавцами. Им пришлось действовать решительно: что-то продать, что-то заложить. Все закончилось бы полной катастрофой, если бы не спасительные крупные наследства, оставленные очень кстати двумя дальними родственниками.