Приключения Арсена Люпена
Шрифт:
Также пострадала их гордость, ведь была запятнана их фамильная честь. И, как это ни странно, графиня винила во всем свою старинную подругу по пансиону. В ней вспыхнула настоящая злоба к Анриетте, она открыто обвиняла ее в случившемся. Сначала ее переселили на этаж к слугам, а потом без предупреждения выгнали на улицу.
А жизнь тихо и мирно текла своим чередом. Супруги много путешествовали.
И только один факт, относящийся к этому времени, заслуживает внимания. Несколько месяцев спустя после выдворения Анриетты графиня получила от нее письмо, повергшее ее в изумление:
Мадам,
даже
Что она имела в виду? Нынешняя и былая доброта графини по отношению к Анриетте сводилась ко многим несправедливым поступкам. Что означало это ее изъявление благодарности?
Когда от Анриетты потребовали разъяснений, она ответила, что получила не заказное и не ценное, а простое почтовое отправление, а в нем две тысячефранковые купюры. На конверте, который она приложила к своему письму, стоял штамп Парижа и был написан только ее адрес явно измененным почерком.
Откуда взялись эти две тысячи франков? Кто послал их? Следствие попыталось установить это. Но напасть на след в этих потемках оказалось невозможно.
То же самое повторилось двенадцать месяцев спустя. Потом в третий раз и в четвертый; так происходило ежегодно в течение шести лет, с той только разницей, что на пятый и шестой год сумма была удвоена, и это дало возможность внезапно заболевшей Анриетте позволить себе должное лечение.
И еще одно отличие: поскольку почтовое начальство задержало отправление одного из писем под предлогом незаявленной ценности, то два последних были посланы в соответствии с требованиями: первое со штампом Сен-Жермена, второе – Сюрена. Отправитель подписался сначала «Анкети», потом «Пешар». Указанные адреса оказались несуществующими.
По прошествии шести лет Анриетта умерла. Тайна так и осталась неразгаданной.
Все эти обстоятельства получили широкую огласку. Дело попало в разряд историй, будораживших общественное мнение, и необычная участь знаменитого ожерелья, взволновавшая Францию в конце XVIII века, вызывала не меньше эмоций даже столетие спустя. Но то, что я здесь скажу, не известно никому, за исключением главных заинтересованных лиц и нескольких посвященных, поклявшихся хранить тайну. Вполне вероятно, что не сегодня завтра они нарушат свое слово, поэтому я без зазрения совести снимаю завесу с тайны, одновременно даю ключ к разгадке и разъясняю смысл письма, опубликованного в позавчерашних утренних газетах, – необыкновенного письма, которое вносит, если такое вообще возможно, еще больше таинственности и неясности в эту драму.
Это случилось пять дней назад. Среди приглашенных на обед к месье Дрё-Субизу были две его племянницы и кузина, а из мужчин – главный судья д’Эссавиль, депутат Боша, кавалер Флориани, которого граф знал по Сицилии, и генерал маркиз де Рузьер, старый друг семьи.
После обеда дамы перешли к кофе, а господа получили возможность
Гости не преминули высказать свои мнения. Каждый по-своему прокомментировал расследование. Разумеется, версии противоречили одна другой и все были одинаково неправдоподобны.
– А вы, месье, – спросила графиня кавалера Флориани, – что вы думаете о краже?
– Я, мадам, вообще ничего не думаю.
Послышались удивленные восклицания. Ведь Флориани только что блестяще рассказывал о различных приключениях, в которых он участвовал вместе со своим отцом, судьей в Палермо, и явственно продемонстрировал свою склонность к подобным рассуждениям и вкус к таким историям.
– Признаюсь, – сказал он, – мне действительно случалось добиваться результатов там, где пасовали самые искусные. Но не стоит сравнивать меня с Херлоком Шолмсом… К тому же я почти не знаю, о чем идет речь.
Все взгляды обратились к хозяину дома. С большой неохотой он был вынужден изложить факты. Флориани выслушал, поразмыслил, издал несколько восклицаний и прошептал:
– Странно… Хотя на первый взгляд мне не кажется, что задача настолько уж сложная.
Граф пожал плечами. Но остальные гости сгрудились вокруг Флориани, и он продолжал не без некоторой назидательности:
– Обычно, чтобы найти виновника преступления или кражи, нужно определить, как это преступление или кража были совершены или, по крайней мере, как могли быть совершены. В данном случае, по-моему, все очень просто, поскольку мы не придерживаемся никаких гипотез, а знаем, причем точно и наверняка, что попасть в помещение можно было только через дверь спальни или окно кладовой. Но дверь, запертую на внутренний засов, невозможно открыть снаружи. Значит, вор влез через окно.
– Но окно проверили – оно было закрыто, – спокойно возразил месье де Дрё.
– А для этого, – продолжал Флориани, не реагируя на то, что его перебили, – он должен был соорудить нечто вроде мостика или перекидной лестницы между балконом на кухне и оконным карнизом, и как только футляр…
– Но повторяю, окно было закрыто! – воскликнул граф с нетерпением в голосе.
На сей раз Флориани был вынужден ответить. Он сделал это крайне спокойно, с видом человека, которого не могут сбить с толку столь неубедительные возражения.
– Мне хочется верить, что так оно и было. Но разве в окне нет форточки?
– Откуда вам это известно?
– Ну, как правило, форточки делались во всех особняках того времени. А кроме того, форточка обязательно должна присутствовать, иначе кража необъяснима.
– И впрямь, она есть, но была закрыта, как и окно. Мы даже внимания на нее не обратили.
– Это неверно. Если бы обратили, то убедились бы, что она-то была открыта.
– Но каким образом?
– Полагаю, что, как и другие форточки, она открывается при помощи проволочного шнура с оплеткой, к нижнему концу которого приделано кольцо?