Приключения Бесхвостика Пелле
Шрифт:
Биргитта сидела за письменным столом и сочиняла стихи про осень. Три строки уже были готовы:
Кончилось лето, листва облетает, В парке аллеи ковром укрывает, Утренний воздух прохладою дышит…Дальше ничего не получалось. Нелёгкое это дело — стихи писать. Биргитта грызла карандаш и думала изо всех сил. Она не могла подобрать подходящую рифму к слову «дышит». Кроме «выше» и «крыши» ничего в голову не приходило. Но «выше» никак не увязывалось с предыдущими строчками, а «крыши»… если бы уже была зима, можно было бы написать, что снег уже лежит на крыше, или что-то в этом роде…
— Может быть, ты мне поможешь, Пелле? — спросила Биргитта.
«Я-то знаю, что бы я написал, — подумал Пелле, — я бы написал „лишь бы водились в погребе мыши“». Но вслух он этого не сказал, не желая портить впечатление, а только удивлённо склонил голову набок.
Биргитта грызла ручку и размышляла. Она поглядела в окно. Уже почти стемнело, но было видно, как осенние листья затевают свои бесконечные хороводы.
— Смотри, Пелле, — позвала девочка, — с головы какого-то господина ветром сдуло шляпу. Она покатилась через улицу.
Пелле запрыгнул на подоконник — ему было очень интересно. Отсюда, сверху, шляпа была похожа на быстроногого ежа. Он провожал шляпу глазами, пока она не исчезла. Господин гнался за ней огромными прыжками.
«Неплохо было бы спуститься вниз и поохотиться за этой дурацкой шляпой, — подумал Пелле, — до чего, наверное, весело!»
Но господин вовсе не считал, что это чересчур уж весело — гоняться за своей собственной шляпой. И знаете, кто это был? Правильно, это был Биргиттин папа, хотя ни Биргитта, ни Пелле не узнали его в темноте.
Спустя несколько минут папа, отдуваясь, появился в прихожей. На голове у него ничего не было.
— Подумайте только, — сказал он, пыхтя, как паровоз, — подумайте только, ветер сдул с меня шляпу, и теперь она катится, должно быть, прямо в озеро Меларен.
— Теперь её найдут утки и совьют в ней гнездо, — сказала Биргитта.
Пелле это показалось очень смешным, и он рассмеялся. Его смеха, понятно, никто не слышал. Кошки никогда не смеются вслух, они просто выглядят чрезвычайно довольными.
— Жалко шляпу, — сказал папа, — я её только что купил. Думал, на всю зиму хватит.
— А может, её кто-нибудь выудит? — предположила Биргитта.
— Вряд ли, — сказал папа. — Придётся покупать новую шляпу.
— Ты можешь занять деньги из моей копилки, — сказала Биргитта.
— Спасибо, моя девочка, — улыбнулся папа, — но я думаю, у меня хватит денег. Я просто не знаю, что это за ураган такой! Хотя осенью такое случается, «когда бушует шторм», как поётся в песне.
И как только папа это сказал, Биргитта вспомнила про свой неоконченный стих. Она вновь принялась грызть карандаш. Пелле запрыгнул на стол и уселся перед Биргиттой с самым невинным видом. Но тут взгляд его упал на ластик. Он толкнул его лапкой, потом посильнее, и ластик покатился на пол. Пелле стрелой бросился за ним, но ластик отпрыгнул и оказался в другом конце комнаты. И тут Пелле начал гоняться за ластиком, он подбрасывал его, и кусал, и ворчал, как будто страшнее врага у него не было.
— Пелле, веди себя прилично, — наставительно сказала Биргитта. — Я пишу стихи, а ты мне мешаешь.
Дело в том, что завтра в школе у Биргитты должен был быть осенний праздник, и Биргитта собиралась просесть там свои стихи.
И теперь она сидела и не могла придумать последнюю строчку. Она громко читала раз за разом:
Кончилось лето, листва облетает, В парке аллеи ковром укрывает, Утренний воздух прохладою дышит…И тогда Улле просунул голову в дверь и сказал:
— Не мешало бы тебе быть ПОТИШЕ!
И тут же скрылся, справедливо опасаясь, что Биргитта накажет его.
Глава шестнадцатая. Пелле встречает старых знакомых
А Пелле обиделся, что ему не позволили играть с ластиком. «Никакого желания нет сидеть здесь и помогать ей писать стихи, — с обидой подумал он, — пойду лучше прогуляюсь».
Сказано — сделано. Пелле надел… чуть было не написал: надел пальто и шапочку, но нет, ничего он, конечно, не надевал. Он вышел на улицу и двинулся вдоль стены медленным изящным шагом.
И тут появился этот балбес Джим Петтерссон. Это был большой пёс. Он жил в семье по фамилии Петтерссон, и окрестные кошки поэтому называли его Джим Петтерссон, чтобы отличать от другого Джима, который вечно носился по улицам. Не то, чтобы Пелле очень испугался Джима Петтерссона, но всё же на всякий случай нырнул в ближайшее подвальное окошко.
В подвале было темно, как в мешке, но зрение у Пелле было превосходным, к тому же у него были роскошные усы, а усы у кошек, как вы, наверное, знаете, неплохо заменяют глаза. Пелле решил осмотреть подвал и &фф вскоре наткнулся на приоткрытую, дверь. Пелле сунул нос в щёлку и оказался в небольшой комнате, посреди которой стоял стол. А вокруг стола сидели трое старых знакомых — Монс, Биль и Буль. Знакомыми-то они были, но друзьями он их никак не мог назвать. Как вы помните, именно они сорвали с Пелле честно заработанную медаль только потому, что решили, что он задаётся.
А теперь коты сидели за столом, и перед каждым стояло блюдце с молоком. Они вели неторопливую беседу, прихлёбывая из блюдец. Как раз перед тем как Пелле заглянул в комнату, коты говорили о нём.
— Продолжает задаваться, — сказал Монс. — Он думает, что он такой важный, раз живёт в квартире, а не в сарае, как мы.
— Да, неплохо бы его проучить, — сказал Биль.
— Проучить его хорошо бы, — откликнулся Буль.
И тут в дверях появился Пелле. Он не слышал ни слова из того, что говорилось, но когда увидел своих недругов, он заворчал, и, конечно, распушил бы хвост и начал им помахивать — если бы хвост у него был.