Приключения двух друзей в жаркой степи (Плюс тридцать пять градусов)
Шрифт:
А вот какое значение для задуманного нами великого дела имело это Борино дежурство, я тогда еще не понимал. Но примчался Сашка, мгновенно все сообразил и мне тоже раскрыл глаза:
— Сегодня ночью роем Чертов курган.
— А как же Боря? — спросил я озадаченно. — Я же еще с ним не говорил.
— Вот сейчас и поговорим. Самый удобный случай, понимаешь?
Все ушли на раскопки, кроме дежурных. Остались в лагере и мы с Сашкой. Для начала, чтобы создать подходящие условия, притащили несколько ведер воды, помогли дежурным мыть посуду. Сашка рассказывал о каких-то мальчиках из какого-то соседнего села, которые самостоятельно разрыли курган и обнаружили там бог знает какие археологические ценности. Он сочинял вдохновенно, на ходу, и я только диву давался, как складно у него все получается.
Козлик шумно восторгалась, переспрашивала, интересовалась подробностями, их Сашка тут же выдумывал в нужном количестве. Но Борю Сашкины сказки, казалось, совершенно не трогали. Он молча водил тряпкой по кружкам и загадочно помаргивал своими белесыми ресницами.
Потом Козлик ушла в магазин за солью, а Боря сел чистить картошку. Делал он это ну просто как настоящий мастер. Длинные тонкие ленты самотеком струились из-под его ножа и не прерывались до тех пор, пока беленькие чистенькие картофелины, булькая, не ныряли в кастрюлю с водой.
Боря сидел на камне, широко расставив ноги, а мы, подперев головы руками, живописно лежали у его ног. Сашка увлеченно излагал свою новейшую теорию землетрясений. У него получалось, что Земля чувствует. Когда люди зарываются слишком глубоко в ее поверхность, она вздрагивает от боли. Так происходят землетрясения.
Я деланно, смеялся:
— Ха-ха-ха!.. Слышишь, Боря, что он говорит! Значит, Земля — не планета, а живое существо.
Сашка так же деланно горячился:
— А роман Станислава Лема «Солярис»? Помнишь, Боря? Там космонавты открыли планету, окруженную океаном, а потом оказалось, что это не океан, а живой мозг.
— Что он говорит, что он говорит, слышишь, Боря?
— Сразу видно: Толька не читал «Солярис», правда, Боря?
Боря не отвечал ни мне, ни Сашке, продолжал невозмутимо чистить картошку. И если бы не внимательные взгляды, которые он иногда бросал на нас из-под опущенных век, можно было подумать, что он совсем не слушает и думает о чем-то своем.
Наконец, отчаявшись, мы решили отказаться от всяких обходных маневров и повести разговор впрямую.
— Слушай, Боря, — начал я вкрадчиво, — есть одно тайное дело. Дай слово, что никому не скажешь.
Серая лента картофельной шкурки на мгновение застыла над ножом.
— Опять золотая гривна? — спросил Боря.
— Нет! — дружно замахали мы руками. — Нет, нет! Совсем другое.
Шкурка снова поползла с картофелины.
— Ну? — Боря поднял голову, и в его маленьких глазах я прочитал любопытство. Ага! Наконец-то!
— А, умник! Сначала дай слово.
— Ну, берите.
Я вопросительно посмотрел на Сашку. Можно ли странное, будничное «берите» считать честным словом? Решили: ладно, считаем, будь что будет!
Сашка изложил Боре весь наш план, ничего не утаил. Даже наоборот, немножко прибавил. Будто его дядя, когда был еще пацаном, рыл Чертов курган и нашел там уйму золота.
И чуть все не испортил.
— Зачем тогда рыть, если он уже нашел? — спросил Боря.
Сашка выкрутился мгновенно:
— А я еще не сказал, что потом было. Потом он испугался и снова зарыл.
Боря кончил чистить картошку. Поднял кастрюлю, отнес ее к очагу.
— Очистки — туда! — он ткнул пальцем в сторону ямы.
Мы аккуратно собрали картофельные шкурки, все до единой, бросили в яму. Боря раздувал огонь в печке. Мы опустились рядом с ним на колени и тоже принялись дуть. Наконец пламя охватило сучья и стало их пожирать.
— Фу!
Боря встал. Мы тоже.
— Ну? — сказал Сашка, пытаясь заглянуть ему в глаза.
— Ну? — сказал я.
Боря почесал нос.
— Как студент четвертого курса педагогического института я должен немедленно сообщить о вашей авантюрной затее Владимиру Антоновичу.
Я испугался:
— Ты же дал слово!
Сашка сказал хмуро:
— Это нечестно.
— И совсем непедагогично! — добавил я в отчаянии.
Боря уставился на меня своими свинцовыми глазками. Впрочем, свинец в них начинал плавиться; я ясно различал золотистые точки.
— Почему непедагогично?
— Педагог не должен обманывать маленьких.
— А как педагогично?
— Уж лучше попытаться нас отговорить.
— А получится?
— Нет. — Меня подбадривали веселые золотистые точки в его глазах; их становилось все больше.
— Вот видишь!
— Но отговаривать стал бы кто? — теперь уже атаку повел Сашка. — Какой-нибудь сухарь, а не настоящий педагог. Настоящий педагог обязан пойти вместе с нами.
— Вот как! Даже обязан?
— А как же! Вдруг мы провалимся в яму.
— Или нас укусит змея, — поддержал я Сашку.
— Или бешеная собака. Знаешь какая там бегает!
— Хм… — Боря снова почесал кончик носа. — Значит, вы оба считаете, что я, как педагог, обязан идти вместе с вами. Хорошо, предположим. Я пошел. А дальше?
Сашка не упускал инициативы:
— Дальше? Копать. И если мы что-нибудь найдем, сказать: «Вот видите, дорогие дети, как хорошо, что вы обратились за помощью к старшему товарищу. Без старшего товарища вы бы, понятное дело, ничего не нашли».
— А если не найдем? — Боря был уже наш, наш, хотя и делал вид, что колеблется.